— Вы едите по-царски, — заметила она, когда Агарон ушел мыться.
Иоханан растянулся на ковре, вздыхая в предвкушении жареного козленка и медовых сладостей.
— Иногда бывает. У нас же сегодня праздник: возвращение козла в загон.
— И приход гостьи, — добавила его бабушка своим нежным голосом.
— Но вы же не могли этого знать, — удивилась Нофрет.
Старая женщина улыбнулась.
Нофрет вздрогнула. Улыбка была нежная, добрая, но вызывала трепет.
— Бабушка всегда все знает, — пояснил Иоханан.
— У нее есть глаза, которые видят, — добавил Агарон, входя освеженный и влажный после ванны. Его борода курчавилась от сырости; он смыл с нее каменную пыль, и она была черна, как вороново крыло, без малейших признаков седины. На нем теперь была более нарядная одежда из тонкой пурпурной шерсти с вышитым поясом. Он выглядел еще царственней, чем прежде.
— Вы очень странные люди, — заметила Нофрет.
— Мы люди нашего Бога, — ответил Агарон. — Он дал моей матери редчайший дар видеть то, что нужно, и понимать, что это означает.
— Пророчица, — предположила Нофрет, стараясь не смотреть на старую женщину, — оракул.
— Голос Бога, — уточнил Агарон.
— Я не больше, чем ветер, — вмешалась старуха, — меня не нужно бояться. Я никогда не говорю, что вижу, если мне не позволено.
— Ты бы не увидела меня, — сказала Нофрет с неожиданным упрямством. — Я не знаю вашего бога и не верю в него.
— Это неважно, — ответила старая женщина. — Он привел тебя к нам. Разве ты не чувствовала, как он направляет твои шаги?
— Я не чувствовала ничего, кроме того, что должна оставить свои обязанности.
— Свои обязанности, — повторила старая женщина. — Да.
Она видела даже это: Нофрет сказала правду, но не всю. Ей хотелось скрыться. Но она уже один раз убежала, струсила и оказалась здесь. Больше бежать было некуда — разве только в пустыню — но это означало смерть, а Нофрет не так отважна и не так труслива, чтобы решиться на такое.
— Царя не любят, — сказала старая женщина.
«Как же ее зовут, — подумала Нофрет. — Если у нее вообще есть имя».
— Меня зовут Леа, — произнесла та, повергнув Нофрет в изумленное молчание ума и тела, и печально улыбнулась. — Это было написано на твоем лице, дитя. Здесь нет никакой тайны.
— Я не верю тебе, — пробормотала Нофрет.
— Нет, — сказала Леа. — Правда бывает неприятной. Это знает каждый царь.
— Разве важно, что люди его ненавидят? — спросила Нофрет. — Он царь. Бог. Никто не смеет его тронуть.
— Возможно, — сказала Леа, — но у него есть стражники, есть люди, которые пробуют его пищу, и шпионы в каждом кабачке.
— Значит, он знает, — согласилась Нофрет.