Без измены нет интриги (Бисмют) - страница 34
— А где Карл? — спросила мама, сидевшая справа от меня. Сейчас придет, сказала я, в туалет вышел. Я соврала маме, потому что она недолюбливает Карла, я это знаю, а отлучиться из-за стола в туалет не так невежливо, как выйти покурить. Мама не раз говорила мне, что я изменилась с тех пор, как стала встречаться с Карлом. Например, стоит ей случайно увидеть, как я плачу, она сразу начинает причитать, что отношения с ним мне не на пользу. Может быть, она читала мой дневник, хотя даже в заветной красной тетрадочке я всего не пишу. Я просто сама не всегда понимаю, что со мной происходит. Ну и ладно.
Мама спросила, хорошо ли я себя чувствую. Я ответила: не беспокойся, все отлично, только немножко холодно. Мама посмотрела на мои руки и заметила, что они покрылись гусиной кожей. «Бедняжка моя!» Сама я не обращала на это внимания, подумаешь. Тут вернулся Карл. Он сначала подошел к папе, который сидел справа от мамы, и спросил, не отменяется ли завтра партия в гольф, после того как они отвезут молодоженов в аэропорт.
— А как же, конечно! — просиял папа. — Должен же я взять реванш!
Карл и папа отлично ладят, и, когда я вижу, как они сдружились, у меня всюду покалывает, и зудит, и щекотно, как будто я долго расчесывала комариные укусы.
— Ты играешь в гольф, Карл? — спросил Ги, подливая себе вина. Карл ответил, что да, он увлекается этим спортом. Ги, понятно, решив, что имеет дело с начинающим, поинтересовался:
— И давно ли?
Лет десять, огорошил его Карл и добавил, что его отец — владелец престижного гольф-клуба на западе острова Монреаль.
— В самом деле? — протянул Ги. Больше он ничего не сказал и повернулся к Кэти, которая сидела, посасывая соломинку от сока: — Как ты, лапуля? — Он смотрел на ее пухлые пальцы, теребившие другой конец торчавшей изо рта соломинки.
— Я есть хочу, — ответила ему Кэти. Ги сказал, чтобы она прекратила жевать соломинку, а то подавится.
— Сам подавись! — фыркнула Кэти, но соломинку все же положила на стол.
Я снова повернулась и посмотрела на сестру. Майкл играл ее волосами; она одернула его. «Прекрати, ты что, не видишь, у меня в прическе полно шпилек?» — сказала укоризненно. Майкл извинился, и, честное слово, мне стало его жаль. Все-таки у сестры не было причин его обижать, она ведь даже не подозревала, что ей наставили рога, еще не успев надеть обручальное кольцо. За две недели до моего открытия сестра покупала свадебное платье, и я ходила с ней на примерку; она изумительно выглядела в тот день, даже лучше, чем сегодня. Мне казалось, я читаю на ее лице приметы ни с чем не сравнимого счастья. Кстати, я с трудом могу себе представить, как моя сестрица дает объявление в газету, чтобы сбыть с рук непригодившееся платье. Понятно же, что, расскажи я ей все, она, с ее-то гордостью, закатила бы Майклу такой скандал — мало бы не показалось. И порвала бы с ним, это точно, потому что моя сестра — не та девушка, что смирится с ролью жертвы или будет учиться терпимости. Поэтому я держала язык за зубами — чтобы не нарушить шаткого равновесия, установившегося в ее жизни. И потом, приглашения были уже разосланы, машины заказаны, меню составлено, со священником договорились, билеты на самолет в свадебное путешествие купили и даже заплатили вперед знаменитому фотографу. Если бы я открыла сестре глаза, все рухнуло бы в одночасье по моей вине. И ей было бы плохо.