— Потоньше, мадемуазель!
Чтобы ломтики получались тоньше, девушке пришлось сдвинуть лезвия ломтерезки и еще сильнее нажимать на окорок. Раздражение все отчетливее проступало у нее на лице. Ее длинные темные волосы были собраны в пучок, но несколько прядей выбились, и она то и дело сдувала их со лба. Ей определенно не нравилось стоять за прилавком над всеми этими окороками и филеями.
Было ясно, что она погружена в свои мысли и кусок мяса, который ей приходится разделывать в этой грохочущей металлической машинке, является лишь последней каплей в той полной чаше невзгод, свалившихся на нее задолго до появления этого придиры-покупателя. Я внимательнее всмотрелась в ее хмурое, раздраженное лицо и поняла: оно, оказывается, было просто печальным. Как же я раньше не разглядела? Ясно как божий день, о чем она думает: о своей несчастной любви. О парне, по которому сохнет.
С этим парнем она встречалась несколько недель, а может, и месяцев, не важно, — в общем, достаточно долго, чтобы прошептать на ухо робкое «люблю» и другие незабываемые слова, которых первому встречному не говорят. Она влюбилась в него безумно, и он в нее тоже, по крайней мере, ей так казалось. Они даже строили совместные планы на будущее, как, например, провести уикенд вдвоем в Восточных Кантонах или купить общий абонемент в спортивный центр. Но вот ведь как: на днях этот парень заявил ей, что они не созданы друг для друга, что ему нравятся девушки, как бы это сказать, более независимые, но дело не в этом, ему просто нужно время, чтобы во всем разобраться, в общем, он встретил другую. Короче говоря, этот парень разбил сердце продавщицы. С тех пор она мечтает передушить всех своих ровесниц, ей невыносима мысль, что одна из них украла у нее любимого, которого она теперь поливает грязью на всех углах, а сама, втайне, все еще ждет его звонка — надо ли говорить, что напрасно? Ничего удивительного, что эта продавщица сегодня не способна улыбаться покупателям как полагается: сердечная рана еще свежа, к тому же она ненавидит свою жалкую работу, на которой не убережешь никакой маникюр. Так что давайте же будем снисходительны и простим ей нелюбезную мину.
Продавщица выключила ломтерезку и повернулась к нам лицом, выкладывая ломтики ветчины на весы. Ее глаза смотрели все так же мрачно.
— А шкурку, мадемуазель, вы выбросите? — спросил мужчина, показывая на разделочную доску.
Продавщица подняла на него глаза, явно недовольная тем, что ее так грубо вырвали из грез, в которых она бежала по бескрайнему ромашковому полю, держа за руку того единственного, кого она теперь пуще всех на свете ненавидела.