— А что, по-вашему, мне с ней делать?
Я сразу же приняла ее сторону. «Да, — подумала я, — что, по-вашему, ей делать с этой шкуркой? Съесть, что ли?» Мужчина все энергичнее вертел ключами.
— Да это же кощунство! Я жил во Франции, там всегда жарят утку на шкварках от окорока. Объедение! Ни в коем случае нельзя выбрасывать шкурку!
Несчастная любовь начисто отбивает аппетит, и продавщицу это гастрономическое откровение оставило равнодушной.
— Вот как? — только и сказала она, заворачивая ветчину в коричневую бумагу.
«Вот как? Действительно! — мысленно подхватила я. — Очень нам интересно, как дурацкие французы жарят своих дурацких уток!» Лицо мужчины побагровело — гипертоник, наверное. Может быть, продавщица, забыв на минутку о своем горе, сделает великодушный жест — отдаст ему шкурку? По мне, он этого не заслуживал. В конце концов, если ему уж так приспичило пожарить утку на шкварках от окорока, зачем он тогда капризничал и требовал шкурку снять — мог бы сам дома срезать жир с каждого ломтика.
Продавщица заклеила сверток скотчем и написала сверху цену. Мужчина не сводил глаз с горки жира на разделочной доске возле ломтерезки. Продавщица протянула ему сверток.
— Спасибо за покупку, всего хорошего, — сказала она, даже не улыбнувшись.
— Как? Вы не отдадите ее мне? — повысил голос мужчина.
Унизительно, наверно, было выпрашивать, тем более что пять минут назад он сам же и отверг эту шкурку — срежьте, видите ли.
— Нет, — отбрила его продавщица.
Я ее понимала. Когда сердце у тебя разбито, все не мило и ни на что нет сил, естественно, с чего бы ей лишний раз напрягаться, да еще ради этого покупателя, в гробу она его видала! «Вот так-то! — подумала я. — Проваливай! Не дадим мы тебе шкурку, и не мечтай!» Мужчина был ошарашен.
— Хамка! Добро ведь пропадает! — бросил он ей напоследок и отчалил.
Девушка пожала плечами, глядя ему вслед. Ну обозвал, подумаешь. Ей от этого ни жарко, ни холодно. Ей было так больно в последнее время, что она давно от мира словно панцирем отгородилась, погрузилась в себя, где ее уж никто и ничто не достанет.
— Следующий! — крикнула она, и ее глаза, полные бездонной синей печали, встретились с моими.
Мне захотелось сказать ей что-нибудь доброе. Я готова была забыть на время собственные беды, лишь бы утешить ее. Мне показалось, что мы могли бы подружиться и пойти вместе в кафе на углу, чего-нибудь выпить и поделиться друг с другом своими горестями. Вот только как к ней подступиться? Вряд ли она так просто пойдет на сближение; скорее всего она меня уже ненавидит за грехи той девушки, которая коварно вкралась между нею и ее любимым и разрушила их счастье. Да, я понимала, что ей невыносим сам факт моего существования. Вполне естественная реакция, на уровне инстинкта. Ведь и во мне самой чувство солидарности проснулось впервые за последние две недели.