Пелагея Ивановна, 22!
Я как подскочила:
– Идем знакомиться с твоими родными! Быстрее!
– Ну наконец-то! – обрадовался Кирюха.
Я, как пружинка, подскочила с места и потянула его за собой. Через тройку семимильных шагов у меня зарычал мобильный.
Покопавшись в сумке, я извлекла LG и прочла на экранчике «Бориска-Лысый-Друг». Это одно из прозвищ нашего с Юлькой любимого служаки – следователя Акунинского.
– Да, Борис Николаевич?
– Екатерина Михайловна, срочный разговор.
Из того, что дядя Борис обратился ко мне по имени-отчеству, я заключила, что в комнате он не один. Почему же он не смог дождаться, когда выйдут люди, чтобы позвонить мне? Неужели это настолько срочно?
– Я сейчас немного занята.
– Это очень срочно, вопрос жизни и смерти! – подтвердил он мою догадку. Кстати, таким жестким, как сейчас, он уже был пару раз за всю историю нашей нежной дружбы, но вот таким взволнованным – наверно, никогда. Только, может, года два назад, когда нас с Юлькой едва не прикончил злостный маньяк-убийца. – Ты одна, говорить можешь?
Я покосилась на выжидающего Кирилла.
– Нет, я не одна.
– Избавься от тех, кто рядом! Немедленно! При разговоре никто не должен присутствовать, слышишь?!
– Да слышу, не орите вы! То есть ты! Блин, я от испуга забыла, как к вам обращаюсь…
– Да как бог на душу положит! Так и обращаешься! – перешел на личности Акунинский, но тотчас исправился: – Они ушли?
– Нет!
– Так поторопись!
– Сейчас!
Я сбросила его и повернулась к Кирюхе.
– Кирюш, слушай, мне надо бежать.
– Кто это был? – ревниво спросил он, сложив руки на груди. – Надеюсь, не тот хмырь?
– Нет, не тот. Блин, не называй его так, я же просила! – Так, спокойно. Нужно побольше мягкости. – Слушай, мне правда нужно уходить. Я познакомлюсь с твоими родными позже, лады?
– Ладно, – опечалился сердечный друг. – Только я тебя не отпущу без стихотворения.
– Хорошо, давай, – сдалась я, так как знала, что спорить бесполезно. – Но побыстрее, если можно.
– Я могу тебя проводить, и по дороге…
– Нет! – отвергла я предложение.
– Ну ладно. – Он полез в карман джинсов и вынул смятый листок. Развернул. – Я сочинил это еще вчера. Ночью. То есть сегодня ночью. Хотя, нет, поздно вечером. То есть вчера поздно вечером…
– Чита-ай! – поторопила я, чувствуя, что снова перетянула на себя чужие эмоции, в данном случае – дяди-Борисово волнение, граничащее с истерией.
– Вот, слушай.
Твоя осанка важной дамы
Совсем свела меня с ума.
Ты ходишь чинно, ходишь прямо,
Как будто тело ты упрямо
Творила для себя сама.
Ведь не могла одна природа
Такую красоту создать!
В тебе я вижу знатность рода,