Николай II. Дорога на Голгофу. Свидетельствуя о Христе до смерти... (Мультатули) - страница 48

Алексеев унес эту телеграмму и не послал. Было слишком поздно: стране и армии объявили уже два манифеста».[132]

Здесь генерал Деникин, безусловно, лукавит. Ничего было не поздно. Никаких манифестов не было, да и к тому же Царь обладал правом исправить законодательную «ошибку», о передаче престола своему брату, и никто был не вправе помешать ему это сделать. Просто генерал Алексеев в очередной раз предал. Только теперь не только лично Императора Николая Александровича, которому на святом Евангелии клялся служить «верно и нелицемерно», но и дело Русской Монархии в целом.

Но встает вопрос: если «манифест» Государя является фальшивкой, то почему он не дезавуировал его, когда приехал в Ставку после псковских событий? Почему он написал в своем дневнике, что передал манифест об отречении Алексееву?

Это является величайшей тайной, с которой началось беззаконие 1917 года. Ее изучение требует отдельного труда. Здесь мы выскажем только наше предположение.

Уже после «отречения» Государь в беседе с А. А. Вырубовой сказал, что события 2 марта «меня так взволновали, что все последующие дни я не мог даже вести своего дневника». (Выделено нами. — П. М.)

Возникает вопрос: если Государь в период мартовских событий 1917 года не вел своих дневников, то кто же тогда это делал за него? Здесь вновь возникает проблема подделок царских дневников, осуществленных бандой академика Покровского. По своему исследовательскому опыту могу сказать, что в дневниках Государя, хранящихся в ГА РФ, есть очень много мест, в которых имеются потертости и исправления. Характер этих потертостей и исправлений должна выяснить официальная графологическая экспертиза. В самой возможности подделки царских дневников нет ничего невозможного.

Примечательно, что в уже цитируемом нами письме Покровского жене в Берн от 27 июля 1918 года говорится: «То, что я успел прочесть, дневники за время революции, интересно выше всякой меры и жестоко обличает не Николая (этот человек умел молчать!), а Керенского. Если бы нужно было моральное оправдание Октябрьской революции, достаточно было бы это напечатать».

О чем таком «умел молчать» Государь и что он отразил в своих дневниках такого, что, по мнению Покровского, могло бы жестоко обличить Керенского и оправдать Октябрьскую революцию? Из текста имеющихся дневников это не понятно. И объяснение может быть только одним: в подлинных дневниках Государя было написано нечто такое, что разоблачало февральских заговорщиков и доказывало их полную нелегитимность. Это могли быть только сведения о том, что никакого манифеста об отречении Государь не подписывал.