Мертв. И может остаться в этом доме, где не слышно выстрелов и бомб, пить ликер со стариком, тайком поглядывать на Ирену.
— И нарваться на дуэль, когда молодой пан Дашкевич вернется домой? Благодарю вас...
Старик попытался скрыть улыбку:
— Ну да. Вы, без сомнения, найдете более благородный способ сложить голову...
— Найду. — Внутри заново вспыхнула злость. Хорошая злость, та, что придает сил.
— Идите, — велел Дашкевич. — Идите тогда в часовню, молодой человек. Слуга вас проводит. Самое время помолиться перед дорогой.
Стась хотел что-то еще сказать — но нечего было.
— Идите, — повторил старик. — Скоро петух пропоет...
Стась не оборачивался, когда выходил из гостиной, — но уверен был, что старик перекрестил его перед тем, как отвернуться к вечному своему огню.
Он не мог уйти просто так — и зачем-то поднялся наверх. Правильно поднялся: у одного из окон стояла Ирена, приладив на подоконнике свечу. Она обернулась, прижала палец к губам. Видно, Дашкевич не одобрял, когда нарушали затемнение.
— Врагов накличете, пани Ирена, — прошептал он, подходя ближе.
— А ешли Михась повручи?
Стася на этого Михася взяла досада. Да если б только его так ждали; если б отец был жив, и эта девушка... И от досады он осмелился:
— Пани Ирена... Я, наверное, неприличное попрошу... — И краснеет, и бледнеет, как в какой-то там песне. — Только... Мне уходить сейчас, и, наверное, меня убьют... То есть, скорей всего, точно убьют...
— Цо? — тихо спросила девушка.
Да что ж это такое, ведь живая она, живая; склонила голову к плечу, почти улыбается. Тени плясали на ее лице, и даже на расстоянии Стась чувствовал ее тепло. Не мертвые они; это он ошибся временем, шагнул не туда.
— Я хотел попросить... локон ваших волос, пани Ирена...
Смешался совсем, голос потерял. Девушка серьезно кивнула, велела «почекать» и скользнула по коридору себе в комнату. Вернулась через несколько минут, в руке — маленький тряпичный мешочек; в таких, кажется, образки носят.
— Он вернется, пани Ирена, — сказал Стась. — Куда ж он денется. Я к вам из тумана вышел, вот и он... выйдет. Я бы...
Закусил губу; а она улыбалась, и пока Стась спускался по полутемной лестнице и выбирался на улицу, путь ему освещала ее улыбка.
Часовня была во дворе; слуга не стал его провожать, только вывел на порог и велел идти и не оборачиваться.
Стась толкнул заскрипевшую дверь, вошел.
Светлый, чуть стыдливый лик; цветы, лампадки, крошечные пляшущие огоньки.
Он неуклюже опустился на колени. Здоровой рукой прижал к груди тряпичный мешочек и, собирая слова, как рассыпавшиеся бусины, медленно начал молиться.