— Куда ты идешь?
— Я иду за Человеком-ветром, — малышка показала рукой. — Вон он.
О’Мэлли увидел. Странник шел среди трав, заставляя их колыхаться. Плащ его он сперва принял за кусок тумана. Странник обернулся и сурово посмотрел на О’Мэлли. Порыв холодного ветра разметал в стороны его плащ, выбил шляпу из рук.
Этого тут еще не хватало.
— Скажи ему, чтоб заразу не разносил, — велел О’Мэлли.
Девочка кивнула, махнула страннику и пошла по дороге дальше — теперь уже вприпрыжку. Обернулась, заглянула О’Мэлли в душу разноцветными глазами — и исчезла.
***
Когда он делал свой прошлый обход, деревня уже умирала. Теперь она совсем отдала Богу душу. Заколоченные окна, мелом на дверях: «Ушли в Корк». О’Мэлли не знал, можно ли найти что-нибудь в Корке.
Ирландия — это остров, забытый Господом.
Только два дома еще обжитых; и то — людям не хватило сил уйти. О’Мэлли постучался в одну из лачуг. Дети щенками встрепенулись в куче тряпья перед камином. Мать их стояла недвижно, молчаливой статуей Марии. Глядела на О’Мэлли с печалью и укоризной. Они думают — если ты врач и образованный, значит, не голодаешь. Значит, у тебя что-то есть. Черт; у него же было яблоко.
О’Мэлли опять вспомнил, как его учили: «При любой болезни нужно рекомендовать горячий бульон, желательно из мяса курицы, поскольку эта птица телом обладает нежным, и, следовательно...» Он попятился из лачуги; стал хватать ртом воздух, чтоб только не вырвало.
Тифа здесь не было, но этим и так хватит.
О старуху он чуть не споткнулся — потому что шел, уткнувшись взглядом в полосу дороги перед собой, склонив голову. Она сидела у изгороди, уютно так сложив ноги под выцветшей юбкой. Будто расположилась у очага с мотком овечьей пряжи.
О’Мэлли замедлил шаг. Зря он это сделал — усталость с размаху ударила по плечам.
— Что, сынок, притомился? — улыбка беззубого рта. — В ногах правды нет.
Он опустился рядом. От нее шел домашний старушечий запах. Как от его родной бабки: табак, старая шерсть. О’Мэлли вздохнул.
— Далеко тебе идти? — спросила она.
— А хожу я, не хожу — толку никакого, — вдруг закипел О’Мэлли. — Что я могу сделать? От чего я их вылечу? Бульон им прописать, да?
Его потряхивало.
— Ну, ну, ш-ш... — пришептывала она. Голова сама собой склонилась ей на плечо. Бабка ласково гладила его по волосам и напевала колыбельную, схороненную где-то в детской памяти О’Мэлли:
— ’S tric a bha mi fhin ’s mo leannan
Anns a’ ghleannan cheothar.
Так бы и умереть, лениво подумал О’Мэлли и от этой мысли вскочил, затряс головой, скидывая морок.
— Ну, мать, пойду я...