Жозеф отказывался понимать, какое отношение он имеет к памяти.
Они одновременно наклонились: Жозеф полез в портфель за бумагами, голова — в стол за бутылкой.
Чокнулись, выпили, крякнули.
— Значит, вы уже работали с Лабиринтом?
Жозеф поднял брови: неужто кто-то, имеющий отношение к «внутреннему» городу, там не работал?
— Гадость, — поморщился голова. — Ключница водку делала.
Фраза про ключницу показалась странно знакомой.
— С эмигрантами беда, — вздохнул голова. — А край у нас унылый, много уезжает... Я говорю — начинаешь новую жизнь, не тащи старую... Так нет ведь! Сундуками гребут!
Он глотнул водки, выдохнул со звуком, занюхал с таким смаком, что Жозефу стало завидно. Он подумал о русской душе.
— Это вам не бабушкин хрусталь. Воспоминания — они ж цепкие, прорастают. А Лабиринту одна радость...
***
Ему не нравился этот город. Он не мог нравиться — с этой дикой архитектурой (стеклянные небоскребы, попирающие мелкие хрущевки), с недостроенной башней, колом торчащей поверх мутно-желтой, холодной реки.
Но все равно — Жозеф хотел попасть сюда, потому что здесь остались просторы его детства, его шалаши, заборы, теплый асфальт и нагретые вечера. Ему казалось, что Париж на такое скуп; и уж точно там он не найдет того щемящего ощущения простора.
***
Жозеф отогнал от себя романтику и решил заняться делом. Сперва нужно было прочесать город на предмет узелков. Узелок мог появиться где угодно. Находясь в состоянии сплина, можно связать его из самой самых простых ассоциаций. Впрочем, сплин — слово, более подходящее туманному Лондону или Парижу с его любителями абсента. По-русски надо говорить проще: хандра.
***
Глава города не предложил никого ему в спутники, видимо, проверял. Хотя как раз помощников в городе найти было нетрудно. Жозефу повезло. Едва он вернулся в центр — и стоял, озираясь, пока мелкий снег ударял ему в лицо, и пытался в белом тумане отыскать гостиницу, — как рядом возникла группка молодых людей. Обычная зимняя одежда сидела на них странно, тяжело, будто ребята до этого ничего подобного не носили. Одна из девушек была без шапки, в замысловатой диадеме из бисера. Ее спутник нес за плечом зачехленную гитару.
Жозеф заступил им дорогу — одна нога по колено ушла в снег — и попросил помощи. Они стрельнули на него не слишком удивленными глазами.
— Давайте отойдем, — сказал парень. Жозеф послушно побрел за ребятами, непривычно скрипя снегом на каждом шагу.
В центре маленького скверика они опустились на заледеневшую скамейку. Парень представился Линдиром, расчехлил гитару и стал дергать струны.