Китаец Кузьма был недоволен. «Повредился барин не токмо сердцем, но и умом, — кипел он, будто чугунок в печи. — Откуда деньги придут, ежели ни копейки за погляд не берем! А всего-то надо было шлагбаум соорудить да казаков поставить да сборщика денег…»
В минуту вымыслы Кузьмы привели в село Хреновое весь отряд полковника Белобородова и пять счетоводов из Билимбаевского завода.
Это было бы дело! Тысячу рублей за одно представление, не меньше. К весне стали бы богатеями. А это что? Да ничто — фитюльки!
В Кузьме проснулся дворянин Соколиноглазов, во время оно ставивший на кон по целой деревне.
— Это тюрлюрлю, — сказал он во весь голос. — А был бы погреб в цветущем состоянии!
Да еще хвостатый фельдмаршал испытывает его добродетели!
Он неожиданно выхватил добытую в битве с драгуном саблю. Уже никаких сил не осталось пропускать мимо глаз мелькание цветастого Михеева зада. Сабля с треском опустилась на угол стола, сделав его трехногим.
Михей с криками взлетел на полати. Рафаил поднимался из-за кадки, малосильный из-за не переваренной кости, но страшный, как леший.
— Хозяину нашему лучше знать! — сказал он, потрясая ковшиком и загораживая Кузьме дорогу.
Кузьма кинулся к нему.
План Вертухина поехал, будто гнилая рогожка.
Когда Вертухин в ярости влетел в хоромцы, Кузьма, вцепившись в шерсть Рафаила, сотрясал его больное тело, а Михей, сидя на лысине Кузьмы, долбил ее клювом.
Великий душезнатец сразу понял, в чем дело.
— Напрасно я оскопил тебя только в своей выдумке, — с искренним сожалением сказал он Кузьме. — Надо было по-настоящему. Был бы ты глух, нем и смирен, как комод, — он взял саблю наизготовку, кровожадно приближаясь к слуге. — Во всем селе Хреновом не найдется и пятисот рублей, кроме как у Калача. Тебе принесут разве что хвост от дохлой крысы. А я бы за твою игру еще у тебя добро отнял, ежели бы оно было.
Кузьма бочком отошел в сторону, прикрывая от сабли Вертухина свое драгоценное место печной заслонкой.
Михей победно каркал.
— Доберусь и до тебя, картавое пугало! — пригрозил Вертухин. — Вставлю в горло свистульку.
— А ну всем кланяться публике! — приказал он.
Рафаил, по пояс одетый только в собственную шерсть, встал впереди всех.
— Я из лесу вышел, — хриплым голосом сказал он. — Был сильный мороз…
Это был не только говорящий медведь, но еще и сочинитель! Толпа ахнула, поражаясь его дарованиям.
— Я — Михей! — гаркнул попугай и орденом сверкнул.
— Прости, народ православный, — сказал Кузьма. — Спасибо за внимание.
Вертухин меж тем жестоко торговался с Калачом во дворе.
— Да вить он не только говорит, но и вирши слагать умеет! — со всею силою своей натуры убеждал он Калача.