— И я умею! — отвечал Калач. — «О коль велию радость аз есмь обретох: Купидо Венерину милость принесох…»
— Эти стихи сочинял медведь, а не человек, — возразил Вертухин. — Тысяча пятьсот рублей! Он будет первое украшение твоего зверинца.
— Семьсот! — со всею приятностью, но твердо сказал Калач. — У него рыло голое.
— Что ты за человек, братец. Он вить даже есть не просит. За последние дни съел только сухарь, политый квасом. У тебя мышь в амбаре за день уносит больше. Его содержать одна радость. Давай за тысячу триста.
— Ежели он не ел, следственно, думал у меня откормиться. А как завтра начнет трескать да малины запросит? С медом. Семьсот один рубль и два гроша.
Калач светился, как блин, смазанный маслом.
— Тьфу на тебя! — разозлился Вертухин. — Как он мог располагать откормиться, ежели я не говорил ему, что буду его продавать?! И какая малина — медведи зимою спят!
— Семьсот один рубль и три гроша, — сказал Калач. — Он, чаю, медведь не настоящий.
— Я к тебе его сейчас выпущу, поговори с ним. Он расскажет.
— Восемьсот один рубль, — тотчас уступил Калач.
Вертухин понял, куда надо бить.
— Не продашь за тысячу триста, из двора не выйдешь. Будешь с ним самим торг вести. Да еще китайца с саблею к нему приставлю.
Калача впервые в жизни арестовали во дворе собственного дома. Это его несказанно удивило и огорчило.
— Тысяча рублей, — сказал он.
Вертухин думал несколько минут, ковырял валенком снег и даже отвернулся от Калача.
— И каждый день ему две порции пива домашнего варенья, — наконец согласился он. — Браги, по-вашему.
— Ты же, барин, сказывал, он только один сухарик в неделю просит.
— Это еды, а про питье речи не было, — сказал Вертухин и внушительно добавил. — И не он просит, а я прошу.
Ударили по рукам, а Калач, подтверждая сделку, еще и животом на Вертухина ласково надавил.
Глава тридцать шестая
Назад, мечте навстречу!
Дементий Вертухин от злого нетерпения, как пьяный, ходил. Каждую минуту ясно ему представлялось, как Хвостаков его лунноликую Айгуль щупает и как она в снегах березовских погибает.
— Кузьма, — сказал он денщику, — завтра выезжаю в Санкт-Петербург. Денег у меня ныне на первое время довольно.
— Да пошто в Санкт-Петербурх?! — изумился Кузьма.
— В ноги благодетельнице нашей императрице всея земли российской паду! Дабы смилостивилась и сердце мое из Сибири вернула.
— Да вить твоя милушка — чужая жена!
— Это в России она чужая жена, — загадочно ответил Вертухин.
— Екатерина, барин, тебя Шешковскому отдаст, — убежденно сказал Кузьма. — Для спасительного поучения да угощений железной кашей. Вить ты послан пособников турецких в разбойничьей шайке искать, а не шататься по России за соблазнами, из Турции же к нашим пределам приставших.