Ждал своих даров и Нижний Тагил. Ехать было десять минут, но великий князь в те минуты успел изрядно распорядиться городской жизнью: священникам вместо молитвы читать уложения и указы, заводским людишкам ходить на работу строем, всех заводских мастеров взять под арест, а на плотине поставить конную статую короля Пруссии Фридриха Второго Великого, любителя мужчин. Первые три перемены вводились для порядка, а третья — в назидание: король Пруссии никогда Нижний Тагил не посещал, но оный город был прочувствован его кобылой, однажды хватившей задом пулю, отлитую на здешнем заводе.
У пруда высокое войско разделилось: первые две четверни свернули к медному заводу, а третья, возглавляемая господином в медвежьей шубе, поскакала прямиком к паровой телеге Черепановых.
Иван Безумнов, не помня себя от гордости за паровую телегу, побежал под угор в одних портах, рубахе и войлочных колпаках. Колпаки подпрыгивали и закрывали Ивану глаза. Он сдернул два верхних и побежал дальше, держа руки в колпаках, будто в рукавицах.
— Срам прикрой! — крикнула ему баба, выбрасывая за ворота какой-то меховой комок.
То ли баба не знала, где находится у мужа срам, то ли, наоборот, знала очень хорошо: комок оказался шапкой. Иван, не останавливаясь, лишь покосился на эту меховую нежить.
Аммос догнал своего нелицемерного друга и накрыл его половиной тулупа, сам оставшись под второй половиной.
Гнедые подлетели к паровой телеге, пыхтевшей на чугунной дороге, и господин в медвежьей шубе выкрикнул:
— Статский советник, член Академии наук, профессор Михаил Васильевич Ломоносов!
Подскакала четверня, вся в куржаке и пару, отлетела на легоньких шарнирах дверца кареты, и на скользкую зимнюю дорожку сошел знатнейший хулиган и просветитель земли русской Михаил Ломоносов в распахнутой шубе и белоснежных кюлотах. После обеда он стоял на ногах зело нетвердо, и секретарь поддерживал его под руку.
Отечественный гений сопровождал великого князя в его инспекциях по Сибири. От русского духа у великого князя делался насморк и случалась ипохондрия, но архангельского мужика он принужден был взять с собой, ибо лучше оного никто богатств сибирских не разумел. Ломоносова, же в свой черед, от неметчины хватала костоломица, однако наследником престола он, изрубивший однажды всю мебель в Академии наук, манкировать никак не мог. Так и влеклись они по всей Сибири — бык и осел в одной упряжке.
Мирон Черепанов махнул машинисту остановиться.
— Кузьма, сходни! — не оборачиваясь, вполголоса сказал за спину господин в медвежьей шубе.
Из саней как бы сам собой выпал екатеринбургский медный рубль, и сей господин, повелительно выставив перед собой руки в красных кожаных рукавицах, по-царски ступил на него, а потом уже и на дорогу. Сошествие его к паровой телеге Черепановых выглядело много отменней, нежели у Ломоносова.