Худая женщина с усталым, покрытым тонкими нитями морщин, лицом, покачала головой:
– Нет, Марта, не придет. Не бойся.
– А вдруг он… там, за дверью? Я слышу, на улице кто-то воет.
– Нет, дочка, нет там никого. Это ветер. Спи, Марта, спи, дитя.
Анна дунула на свечу, легла рядом с дочерью, обняла, прижала, согревая, защищая от всех бед мира. Девочка устроила голову на плече матери, посопела, вздрогнула, засыпая, вскоре задышала ровно. Детские страхи быстро уходят, стоит утешить ребенка. Кто прогонит ужас от нее, Анны? Будь жив муж, была бы хоть какая защита. А теперь она которую уже ночь долго лежит без сна, вслушиваясь в плач ветра, скрип деревьев за окном. С рассветом вставать, бежать на поденную работу – кормить их с Мартой некому.
Ветер стих, Анна наконец задремала. Ей приснилось лето, теплое солнышко, шелест листьев…
Ее затрясли за плечо, насильно выталкивая из сладкого сна:
– Матушка! Матушка! На улице кто-то есть! Кто-то скребется в дверь! – голосок Марты дрожал.
Анна снова зажгла свечу, сонно пробормотала, обнимая дочку:
– Тс-с-с… Посмотри: нет никого. Успо…
Не успела договорить – дверь содрогнулась и слетела с петель от страшного удара. Огонек свечи затрепетал под порывом ветра. На пороге вырос огромный черный силуэт.
Марта тихонько заплакала. Анна закричала, вскочила, но мощная рука отшвырнула ее прочь. Ударившись о стену, женщина потеряла сознание. Последнее, что она видела – оскаленную волчью морду и горящие желтым глаза существа, которое схватило ее дочь.
Свеча погасла.
– Герр Гроссмейстер. – Почтительный голос за дверью. – Прости, что бужу, но там…
Теперь Сенкевич с двумя приближенными переселился в большой дом, в самом центре города. Хозяин, барон Трогот фон Барнхельм, был одним из сектантов, подчиненных с помощью демона Фурфура. Сенкевич до сих пор не мог смотреть без смеха на этого тощего старичка – сразу вспоминалось, как барон похотливо подвывал, держась за пышный зад главной ведьмы. Самого фон Барнхельма это обстоятельство не смущало, как и последующая гибель женщины. Он с удовольствием снова в воспоминаниях переживал события той ночи и даже благодарил Сенкевича за, как он выражался, «вновь обретенное чудо любви».
Барон был вдов, но в доме его обитало множество родственников, приживалов и воспитанников. Казалось, он сам не знал им счета. Среди этой оравы легко было затеряться.
Место нашлось всем. По приказу барона, родственники были «уплотнены», а для гостей освободили две комнаты на втором этаже. Клаусу выпало жить с Аароном, Сенкевичу достались персональные покои.