— И о чем вы разговаривали?
— Просто о жизни… О том, как моя мама убила ее маму и как ее папа не узнал дочь, когда она к нему пришла. — Она на секунду умолкает, о чем-то думает, а потом снова бросает в мою сторону язвительный взгляд. — Ты думала, покормишь меня оладушками и все наладится? Фигушки!
— Кирсти просила тебя о чем-то? — спрашивает О’Рейли.
— О чем?
— Может, принести что-нибудь из дома… Или сказала что-нибудь такое, что ты не должна говорить родителям?
— Нет.
— Точно?
— У меня нет привычки врать. Не то что у некоторых.
— Это похвально, — говорит О’Рейли. — Но ты знаешь, что Кирсти нельзя ни в чем верить?
— Она такая из-за того, что случилось с ее матерью.
— Но она угрожала твоим близким, Лорен, — произносит он. — Тебе надо держаться от нее подальше.
— Ладно. — Она опустила голову, смотрит на свои ноги. — Я хочу жить с папой. А ты? — Глядит на Робби.
— Нет, — отвечает он раздраженно. — Наш дом здесь. И тебе пора хоть немножко повзрослеть. Ведешь себя как маленькая.
— А я и есть маленькая. И я иду собирать вещи.
Вздернув плечи, она выбегает из комнаты, но видно, что это скорее не вызов, а поза, потому что глаза у нее полны слез. Робби идет за ней, я остаюсь с О’Рейли, Филом и Эрикой. В щеке пульсирует боль, больше всего мне хочется лечь и забыться сном.
— Ну, тогда я пошел, — бросает О’Рейли, и я провожаю его до двери. — Завтра приду в восемь, поговорим, как получше устроить встречу с Кирсти.
— Хорошо.
— Пока продолжим поиски, но, боюсь, найти ее будет непросто, поэтому, прошу вас, закрывайте все двери на ключ и задвижки и помните: при малейшем подозрении звоните мне.
— Спасибо. Обязательно позвоню.
Выйдя на крыльцо, он поворачивается ко мне, протягивает руку и касается моей щеки, осторожно проводит тыльной стороной ладони по больному месту.
— Это он вас ударил? — (Я киваю.) — А раньше он это делал?
— Нет.
— Свидетели есть?
— Только Эрика.
— Разрешите, я напишу рапорт, и ему предъявят обвинение в насилии.
Делаю попытку засмеяться, но у меня не выходит: слишком больно.
— Этого еще не хватало для полного счастья.
— Вас ударили, и вы считаете это нормально?
— Конечно нет. — Вспоминаю долгие детские годы, когда мать била меня за малейший проступок. — У меня мать по любому поводу кулаки в ход пускала. Наверное, поэтому своих детей я совсем не наказываю. Даже кричу на них редко, не могу, не говоря уж про битье.
Он подходит совсем близко:
— Значит, справитесь?
— Да.
Смотрит на меня такими добрыми глазами, что снова хочется заплакать, и, чтобы успокоиться, я складываю руки на груди и опускаю голову.