Пленный был средних лет, коренастый и плотный. Его широкое и костистое лицо с впалыми щеками было все в черно-синеватых крапинках — следах шахтерской профессии. Чувствовалось, что этот человек немало наглотался угольной пыли.
— Спроси у него, Платон, где он работал, на каких шахтах? — поинтересовался Мартынов.
Переводчик Платон Смирнов задал пленному вопрос Мартынова, и все сразу заметили, как лицо немца вдруг просветлело, глаза возбужденно заблестели: ему, вероятно, приятно было, что партизаны заинтересовались прежде всего не его военной деятельностью, а его шахтерским трудом. Ободренный этим, он удобнее уселся на табуретке и посмотрел на допрашивающих доверчиво, с надеждой. Затем вдруг нахмурил брови и задумался. Мартынов, Злобич и Смирнов не торопили его, спокойно сидели у стола и ждали ответа. Наконец пленный собрался с мыслями, нашел нужные слова и стал рассказывать о своей прошлой жизни.
— Работал на шахтах Рура, — торопливо принялся переводить Смирнов. — Говорит, что он двадцать пять лет был шахтером и только один год — солдатом. Рад, что он, Пауль Вирт, наконец вырвался из-под власти фашизма.
Его не перебивали, и он взволнованно продолжал рассказывать о бедном шахтерском поселке в одном из уголков богатого Рура, где прошла жизнь его деда и отца, где пятнадцатилетним юношей он впервые спустился в шахту и провел в ней четверть столетия, где теперь в непрерывной тревоге живут его малолетние дети и больная туберкулезом жена.
— Я люблю шахту и горжусь, что являюсь шахтером, — закончил он свой рассказ.
Поглядывая на него, Злобич хмуро сказал:
— Уж очень он нажимает на свое шахтерство. А работал-то на какую машину? На гитлеровскую!
— Да, но ты правильно пойми его: он сейчас не задумывается над результатами своего труда, а гордится своим профессиональным мастерством, тем, что он на земле не трутень, не эксплуататор, а рабочий человек. — Мартынов пристально взглянул на Злобича и, почувствовав, что их разговор может перерасти в спор, предупредительно поднял руку, сказал: — Не будем затягивать допрос, послушаем дальше пленного.
Пауль Вирт напряженно поглядывал то на помрачневшего Злобича, то на спокойного Мартынова; он, видимо, хотел понять смысл их разговора. И затем, точно отвечая на вопрос Злобича, сказал Смирнову:
— Я не выслуживался перед капиталистами, я боролся против них, — он вдруг сбросил с себя шинель, мундир и с силой рванул карман, пришитый на сорочке под мышкой. — Посмотрите мои документы.
Все насторожились, особенно Злобич, который сейчас упрекнул себя за то, что так невнимательно обыскал пленного, не нашел его потайного кармана.