Дрожащими руками Пауль Вирт вытащил из кармана свои бумажки и подал их Смирнову.
Некоторые из них были важные. Самая первая, которую перевел Смирнов, свидетельствовала о принадлежности Пауля Вирта к рабочему революционному движению, о его активном участии в организации забастовок — это было одно из постановлений шахтерского профсоюзного комитета. Порыжевшая от времени, эта бумажка имела большую давность — она датировалась тридцатым годом.
— Было время, когда мы, немецкие рабочие, сильно трясли за ворот буржуазию, — видя, как задумались партизаны после ознакомления с его первым документом, сказал Пауль Вирт и, гневно блеснув глазами, добавил: — Тяжело нам теперь. Проклятый Гитлер придушил нас, обманул, опутал своими хитростями и провокациями.
Смирнов перевел слова пленного и принялся дальше разбираться в его документах. Вторая бумажка тоже была интересной для допрашивающих — из нее стало известно, что Пауль Вирт попал на фронт штрафником.
— Спроси, Платон, за что его наказали? — попросил Мартынов, рассматривая воинский документ Пауля Вирта.
Поговорив с пленным, Смирнов сообщил:
— Когда наши войска разбили фашистов под Москвой, он имел неосторожность сказать в компании, что напрасно Гитлер вступил в войну с Советским Союзом. А в этой компании нашелся один провокатор. И вот Вирта забрали, продержали некоторое время в гестапо, а потом отправили штрафником на фронт под Москву.
— Интересно. Видишь, как все обернулось. — Мартынов встряхнул седым чубом и взглянул на Злобича. — Как тебе, Борис, это нравится? Выходит, наш пленный неплохой человек.
— Это еще надо доказать фактами, — сдержанно и суховато ответил Злобич. — А что, если все его бумажки — липа, если он такой же тип, как и те, что уже попадали к нам?
Мартынов понимал тревогу Злобича, он и сам был охвачен такой же тревогой, тем не менее старался не поддаваться одностороннему чувству. Конечно, агентура врага не дремлет, не успокаивается, она уже не раз засылала в партизанские отряды своих шпионов и диверсантов, но это не значит, что партизаны должны уничтожать каждого, кто попал к ним из вражеского лагеря. В каждом случае нужен индивидуальный подход. Это хорошее правило судебной практики Мартынов никогда не забывает, оно действенно в любое время жизни — и в мирные годы и в дни войны. Мартынов помнит, как он в начале своей юридической практики однажды очень ошибся: по неопытности неглубоко разобрался в одном уголовном деле и ошибочно осудил человека. Позже его ошибка была обнаружена и исправлена, но на это потребовалось немало сил, да и невинный человек напрасно пострадал. Мартынов болезненно пережил этот случай, запомнил его на всю жизнь. Он решил: внимательность и еще раз внимательность!