Сухие губы, в глотке сущий ад,
Едва ли он, пока еще не пьяный,
Хоть слово молвит, чтоб не невпопад».
«А кто это щекастый и румяный?
Кто двое с ним в плащах, что зрит мой взор?»
И он мне: «Все носители сутаны.
Толстяк – Антеллы доблестный приор.
Покажется по виду неопрятным,
Без чарки не выходит он на двор.
Другой, чуть позади, с лицом приятным
И с носом, что так странно заострен —
Он также рай в вине находит знатном.
То фьезоланский пастырь, носит он
С собою чашу для причастья всюду,
И капеллан с ним рядом, сер Антон.
Привержены священному сосуду,
Они не разлучатся с ним, поверь,
О прочих говорить тебе не буду.
Всегда он с ними будет, как теперь,
В какой бы край они ни заходили,
Стучаться будут с ним в любую дверь.
Когда же упокоятся в могиле,
Положат с ними эту чашу в гроб,
Чтоб и по смерти радости вкусили.
Пусть завещание составит поп!
Но видишь, все они остановились,
Стал проповедовать монаший скоп.
Созвать своих каноников потщились,
И братья все обстали их кружком,
Меж тем плащами добрыми покрылись,
Ему же чаша служит колпаком».
Капитоло II
Стыдясь отчасти и смеясь отчасти,
На них взирал и слушал речи те
Я словно тот, кто у мечты во власти.
Как вдруг, томясь от жажды, в маете,
Один промчался мимо той дорогой.
Я вмиг его узнал по хромоте.
К нему воззвал: «Постой, о быстроногий,
Едва ль поспеет за тобою пард,
Помедли здесь со мною хоть немного».
Тот бег замедлил, свой уняв азарт,
Как конь, который сдержан узденицей.
И я ему: «Путь добрый, Адовард!»
А он: «Меня так звать уж не годится,
Впредь жажда имя мне, она дана
От Бога людям, в пору ль усомниться:
Столь ценна, благородна и славна;
Наш диспут ныне прения возбудит,
Сомнения возникнут в нем сполна.
Коль жажда к питию изрядно нудит,
То сладостна она, я признаю,
На том и решена дилемма будет.
Я жажду натуральную свою
Унять вовек, пожалуй, не сумею,
Она всё крепче, сколько я ни пью,
Подобно баснословному Антею,
Что, падая, вновь набирался сил,
Чем больше пью, тем паче вожделею.
Поскольку жажды погашает пыл
Природная вода, не пью я воду,
Лишь вкус вина мне неизменно мил.
Вином упьюсь, забуду я невзгоду,
Как прежде пил, так буду пить и впредь,
И выше блага я не ведал сроду.
Ты можешь по башке меня огреть
Дубиной, коли жаждать перестану,
Пусть смерть тогда меня поймает в сеть!»
Он в гневе говорил и, верно, спьяну,
Я слушал, преодолевая стыд;
Тут обратился Бартоло к буяну:
«Где голос потерял ты, паразит?»
И тот с трудом ответил: «В Сан Джованни,
Приорство там немало мне вредит.
Как удержаться, если я на грани,
От этого треббьяно? Весь горю,
Раскаяния чужд и покаяний.
Ничем я не обязан алтарю,