— Это ты его не знаешь. У него таких дур, как ты, не сосчитать. Мне не веришь, спроси его друзей, — попытался я ей объяснить хоть что-нибудь.
— Я знаю, он мне сам рассказывал. Просто раньше он никого не любил, — говорит, а сама прямо тает от мысли, что она лучше всех оказалась.
— А теперь, значит, полюбил? Не хочу твои глупости слушать. Имей в виду, я тебе даю три дня на завершение твоей любви, потом съездим к врачу, сдадим анализы, а то как бы твой любовничек не наградил нас чем, и ты возвращаешься в спальню. Если нет, он сам тебя бросит и огребет кучу неприятностей, — у меня уже ни злости не было, ни желания с ней разговаривать.
— Он меня никогда не бросит, — возразила она и сама, видно, этой мысли испугалась.
— Все. Я сказал. Погуляла и будет, — я зашел в спальню и закрыл за собой дверь.
— Зайди в кадры к Зубкову, — бросил мне на ходу начальник седьмого отдела.
— Разрешите войти? — я постучался и заглянул в кабинет.
— Да, садись. Ну как отработали? — поинтересовался Иннокентий Иванович, не поднимая головы от бумаг и не протягивая руки.
— Тяжело на этот раз, — ответил я, понимая, что все нештатные ситуации ему уже известны.
— Знаю, — подтвердил он мою догадку. — Ты и виноват, не делом занимался, — неожиданно заявил Зубков, поднимая на меня глаза от бумаг.
— Да я ни одной ночи толком не спал, — его удар был для меня неожиданным, и я не успел среагировать.
— Это правда. У меня как раз бумага насчет твоих ночей. Ты что это бардак устроил? Вот официальная жалоба, что ты при свидетелях оскорбил действием старшего лейтенанта Кузовлеву Веру Александровну за то, что она отказала твоим домогательствам. Как ты мне это объяснишь?
— При каких свидетелях? — мысли мои разбегались, как тараканы в кухне, когда зажжешь свет.
— Тут указано, что в присутствии Борисенко С.Н., — спокойно сообщил Зубков.
— Да он весь отдел перетрахал! — возмутился я нахальству этого типа. Надо же, в каком деле свидетелем выступает!
— А ты знал и покрывал неуставные отношения в рабочее время? А потом и сам решил тем же заняться? — Зубков говорил спокойно, голоса не повышал, но от этого каждое его слово приобретало только еще большую значимость.
— Так вы мне сами советовали, — пролепетал я, совсем растерявшись.
— Что я тебе советовал? Оскорблять женщин? Позорить звание офицера? Я тебе жениться советовал и, видимо, правильно советовал. Хотел пресечь твою моральную деградацию и половую распущенность. Но, видно, не помогли мои советы. Теперь тебе не совет, а приказ: извинись перед старшим лейтенантом Кузовлевой публично и попроси ее забрать заявление. Если через неделю не заберет, дам делу ход. Не забывай, перестройка не отменила такого понятия, как честь мундира, а ты ее запятнал. Иди, Дон Жуан, и учись с женщинами обращаться. Это ж невиданное дело, такой позор на все управление! — и Зубков махнул рукой, указывая мне на дверь.