— Подождите, госпожа Эсталис, — наконец заговорил герцог, — вы меня не так поняли. Я конечно же, обожаю исторические книги… и сладости тоже иногда ем, особенно пирожные, просто не всегда в этом признаюсь.
Эста перевела дух, слава тебе милосердная Тишина, начал понимать! И ободряюще кивнула мужчине, чтоб не сомневался, что действует верно.
— Патис! — Громко позвал Герт, и дверь моментально распахнулась, — сходи на кухню, узнай нет ли там пирожных… ну ты знаешь, какие я люблю. И прихвати побольше сладостей, я намерен послушать исторический роман.
— Иду, ваша светлость, — сказал камердинер и притворил дверь.
— Так что случилось со Змеем? Ох, простите, с вашим провожатым? — едва хлопнула выходная дверь гостиной, напрямик спросил Геверт, решив, что теперь может говорить в открытую.
— Мы немного разошлись с ним в понимании пунктов контракта. Он с чего-то счел, что я должна делать больше, чем оговорено в пункте первом.
— А у вас есть с собой этот документ? — Герцог в последнее время все сильнее убеждался в силе простых бумажек.
— Нет. Но у вашего друга с собой копия, — Эста смотрела на его светлость так открыто, что он решился выяснить, каким способом она попытается решать его проблемы.
— А вы не можете мне объяснить, как именно вы намерены выполнять этот первый пункт?
— Нет, — резко перебила Эста, — как я могу рассказать то, чего еще даже не видела и не знаю? Вот вы должны будете рассказать мне все, до мельчайших подробностей, и от этого будет зависеть, какой конец будет в вашем историческом романе. Но не здесь… и не сейчас. Когда вернется ваш друг, вы пригласите меня на прогулку… — Чуткий слух девушки расслышал шлёпанье мягких туфель, и она мгновенно сменила тему, — нужно обязательно заехать в книжный магазин господина Хирстена! Там лучший выбор книг во всей столице, от старинных гримуаров, до похождений комедиантов!
— Я принес сладости и пирожные, — дверь, наконец, отворилась, и вошел камердинер с подносом.
— Можете отнести в свою комнату, всё, что вам нравится, — предложил Геверт чтице, чувствуя что должен побыть в одиночестве, чтоб спокойно все обдумать.
— Ах, вы так добры, ваша светлость, — она улыбалась и радовалась так наивно, что еще час назад его светлость пренебрежительно бы фыркнул, ну совершенная глупышка!
Но теперь ни за что не рискнул бы сказать такое со всей уверенностью.