Он торопился. Озябшими пальцами развязывал веревку, которой было закручено ружье. Потом никак не мог вставить ствол в казенник, чертыхаясь и злясь на себя, тем более что Сашка был уже готов к стрельбе и вскоре выстрелил, свалив в сугроб ворону, крыло которой черным парусом возникло вдруг над сверкающим розовым снегом.
— Одну угомонил! — крикнул Сашка, проваливаясь в сугробе. — Здоровая! — голос его срывался от возбуждения, выстрел был красивый: ворона падала черным комом, испустив дух еще при падении, и Саша был доволен.
«Как хорошо он стреляет! — думал с завистью Сережа. — С первого выстрела! Вот бы мне-то так!»
Он уже вложил гильзу в патронник, изготовился к стрельбе и, когда над ним, часто махая крыльями, радостно и звонко вскрикивая, пролетели две торопливые галочки, не целясь, выстрелил и, не услышав звука выстрела, понял, что промахнулся.
— Не торопись! — крикнул ему Саша. — Ворона идет… слева.
Но Сережа не успел перезарядить ружье и пропустил неторопливую ворону, пролетевшую с хозяйской серьезностью над его головой. А потом долго ждал, чтобы опять промахнуться, на этот раз по вороне, пролетевшей так низко и так с покойно, что он был уверен, что не промажет.
Черные, они появлялись на фоне заиндевелых, пушистых деревьев, озаренных поднявшимся солнцем. Сережа внимательно целился, вел стволом, как полагалось, но резкий, сухой выстрел толкал в плечо, а ворона медленно, как ни в чем не бывало, летела дальше. Одна из них даже сбросила помет на лету, который тяжелой каплей упал в снег.
— Черт возьми! — вскричал Сережа, промахнувшись в очередной раз. — Что же я никак!
— Не торопись! Все идет своим чередом, — откликнулся Саша, убивший уже две вороны и одну галку.
Вороны — птицы умные и хорошо организованные: они уже знали об опасности, которая подстерегала их возле вольеры бурого медведя, валявшегося ободранной шкурой на обледенелом, утрамбованном снегу своей площадки. И хоть рядом с его треугольной башкой лежал промерзший розовый кусочек вчерашнего мяса с торчащей желтой костью, ни одна из ворон уже не осмеливалась пролететь мимо серебряных деревьев, под которыми стоял человек, стреляющий в них из ружья. Они расселись по дальним деревьям, дожидаясь, когда уйдут эти странные люди, которых они отродясь не видели на своей территории, привыкнув к полной своей безопасности рядом с человеком и зверьем, понимая, наверное, по-своему, что им изрядно повезло по сравнению с другими воронами, живущими в городе. Они, может быть, даже судачили между собой в часы досуга, насытившись мясом или распаренной сахарной свеклой, о тех горемыках, которые обитали в московских двориках, промышляя на помойках, где, кроме тонких картофельных очисток, ничем нельзя было им поживиться, и, может быть, даже по-своему жалели их или злорадно посмеивались, издавая хриплые звуки самодовольства и сытости. Каждая ворона знала всех других ворон, живущих в зверинце, не допуская чужих, которые, впрочем, и не залетали сюда, исполняя законы предков.