И вдруг услышал, как женщина с клеенчатой кошелкой шепотом сказала, обращаясь к людям, смотревшим на Сережу насупленно или удивленно, с улыбками.
— Это сумасшедший…
— Да нет! — воскликнул Сережа возмущенно. — Что вы тут… говорите! Мы ворон отстреливали, они у хищников мясо ели… В зоопарке. А сюда я случайно… Увлекся и не заметил… Увлекся просто. Скажете тоже! — И он неуверенно засмеялся, глядя на сурового младшего лейтенанта. — Я вас прошу. Пожалуйста! У моего товарища есть ведь разрешение… — Во рту у него пересохло от волнения, говорить было трудно, мысли путались, потому что он и сам понимал и младшего лейтенанта, и людей, разглядывающих его. — Я вас очень хорошо понимаю… Но, честное слово, я… прошу вас, пойдемте, он там… А воробьи нужны Марусе… Она нас просила…
— Какой такой Марусе? — спросил младший лейтенант как бы между прочим, а сам переломил ружье и вынул стреляную гильзу, от которой донесся до Сережи кисленький запах пистолетного пороха.
— Я ее не знаю… Она Сашку попросила. Работает там… у зверей.
— Вот что, — сказал младший лейтенант, — ты о своем Сашке, о Марусе, о козлах, о воробьях каких-то в отделении расскажешь.
— Как это! — удивленно воскликнул Сережа, чувствуя себя совершенно обескураженным и очень глупым. — Обыкновенные воробьи. Они… эти воробьи… они для соболей — лакомство и для этих…
— Вот и про лакомство… тоже расскажешь…
И он с брезгливостью взял Сережу за рукав телогрейки, в которой мать, работая истопницей, ходила когда-то на фабрику, взял двумя пальцами и потянул за собой… Люди расступились и молча пропустили их… Сережа понял, что дела его плохи и что ружье теперь, конечно, отберут, потому что он даже охотничьего билета не успел получить, и сказал дрожащим голосом:
— Что вы меня держите… Я и сам пойду.
Но младший лейтенант как будто не услышал его.
Сережа помнил лишь, как они пересекли улицу, а куда пошли дальше, никогда потом не мог вспомнить, будто шел с завязанными глазами.
За деревянным барьерчиком тесноватой комнаты сидел старый, как показалось Сереже, и очень усталого вида капитан с лицом солдата Великой Отечественной… Курил махорку, зажав в йодисто-коричневых пальцах цигарку, скрученную из газеты. Щурился от ядовитого дыма, смотрел сквозь этот дым на Сережу и никак не мог взять в толк, что же он делал с ружьем в зоопарке.
— А может, ты какого-нибудь фазана или лебедя убил… откуда я знаю, — говорил он раздумчивым, дребезжащим от прокуренных связок голосом. — Сколько тебе лет?
— Пятнад… нет… вот уже через… раз, два… через восемь дней будет шестнадцать.