— Надеюсь, вы благополучно доберетесь до Найроби, — с улыбкой сказал Пенфолд, стоя на платформе и салютуя тростью. — У старика «болдуина» героическое прошлое. Он дважды сходил с рельсов, подорвавшись на минах фон Леттова, и с тех пор от него постоянно идет пар. Как от меня. Он уже не способен карабкаться от Найроби вверх до озера Виктория, только и остается, что гонять его до Момбасы и обратно.
— Я уверена: все будет хорошо. Еще раз спасибо за ночлег. Жалко, что вы не позволили мне заплатить.
— А мне жалко, что я не могу составить вам компанию. Нужно встретить и отправить следующую партию. Может, еще догоню вас по пути на север. Там только одна дорога.
Паровоз дважды просвистел. Заскрипели буфера. Поезд медленно потащился прочь от Момбасы, увозя в четырех маленьких вагончиках девяносто пять усталых поселенцев.
После трех дней в Момбасе Гвенн и Бевисы стали закадычными друзьями. В баре клуба их усердно потчевали информацией и советами, и они особенно тщательно выбирали места. Первой напастью была пыль. Большую часть пути приходилось укреплять рельсы балластом, но это оказалось не слишком эффективно. В сезоны дождей состав поднимал фонтаны жидкой грязи и качался из стороны в сторону на рельсах, идущих по раскисшей земле, больше похожей на болото. Зато в засушливые периоды земля затвердевала, точно скала, и колеса подпрыгивали, как ненормальные.
Сейчас был как раз засушливый период. Когда поезд пересекал пустыню Тару, красная латеритная пыль даже при закрытых окнах проникала в вагоны, особенно хвостовые, и окутывала пассажиров слепящим облаком.
В отличие от современных вагонов с узкими проходами, купе здесь (недаром их называли «лошадиными стойлами») открывались прямо наружу. На ночь в каждом купе откидывались четыре полки, однако в переполненных поездах, чье расписание было приурочено к прибытию парохода, пассажирам приходилось спать либо по очереди, либо сидя — на протяжении всех тридцати часов до Найроби. Кроме Бевисов, соседями Гвенн по купе оказались Голты — сильно нервничающая супружеская пара с двумя маленькими девочками. Мальва, очевидно, уже считающий себя частью домашнего обихода Луэллинов, устроился в багажном вагоне в хвосте поезда, отдыхая среди кучи корзин и чемоданов в обществе других африканцев и «зайцев» из числа европейцев.
Дочери Голтов — восьми и десяти лет от роду — засмотрелись на банановый лист в руках Гвенн, из которого на пол упали два орешка кешу. Старшая нарисовала на красном от пыли лице сестры что-то непонятное.
Кряхтя и пыхтя — вот когда в полной мере сказался возраст! — локомотив начал карабкаться на прибрежное плато. Гвенн развернула банановый лист и угостила попутчиков орешками. Когда поезд сбавил ход на подъеме, она хорошо рассмотрела иссушенную почву, покрытую чахлым кустарником.