Люсьен оттолкнул Клодину, пошатнулся, опершись спиной о старый дуб.
— Это безумие, этого не может быть! Она никому не причинила зла…
— Говорю вам, я знаю! Я чувствую! Мне снятся сны…
— Мне тоже. — Слезы щипали ему глаза, деревья, фигура Клодин теряли очертания и расплылись. — Мне тоже снятся сны.
— Люсьен, послушайте меня! Я была с малышкой той ночью. Абби поднялась в детскую покормить девочку. Я знаю всю ее жизнь. Никого она так не любила, как вас и Мари-Роз. Зачем, зачем я только ушла той ночью из Дома Мане?! — Клодина скрестила руки на груди, словно пыталась усмирить страдания своего измученного сердца. — Всю жизнь я буду молить ее о прощении за то, что оставила ее одну!
— Она забрала одежду, украшения… Нет, моя мать права. — Люсьен сжал губы, повторяя себе, что нужно быть сильным, не осознавая, что эта сила означает лишь слабость его веры. — Мне придется с этим смириться.
— Ваша мать ненавидела Абби! На другой же день она выкинула меня за порог. Боится держать меня в доме, боится, что я могу догадаться…
Люсьен резко повернулся к ней, лицо его было искажено такой яростью, что Клодина отступила на шаг.
— Хочешь меня убедить, что это моя мать убила мою жену? А потом скрыла это преступление, это злодейство, этот ужас, заставив всех поверить, что Абби сбежала?
— Я не знаю, что произошло. Знаю только, что Абби никогда бы вас не покинула. Знаете… мама Роуз ходила к Евангелине.
Люсьен взмахнул рукой.
— Пустые суеверия!
— У Евангелины дар провидения, это всем известно. Она сказала, что видит кровь, страх, слышит рыдания и крики. Грех, черный, как самая черная ночь. И смерть. Смерть и водную могилу. Еще сказала, что вторая твоя половина черна, как самые глубокие адские бездны.
— Что же, выходит, я ее убил? Я тайно вернулся ночью и убил свою жену?
— «Две половины из одного чрева» — так сказала она. Люсьен, это о вашем брате!
Мучительная дрожь молнией пронзила его тело: к горлу подступила тошнота, на языке он почувствовал отвратительный вкус желчи.
— Не желаю этого слушать! Возвращайся к себе домой, Клодина, и впредь держись подальше от Дома Мане!
Он вынул из кармана брошь — маленькие крылатые часы — и вложил ей в руку.
— Возьми это. Сохрани для… для девочки. — Имя ее он произнести не смог. — Пусть у нее останется хоть что-то на память о матери.
Он опустил взгляд на часы, остановившиеся навсегда.
— Люсьен, как вы можете ей не верить?! Это все равно что снова ее убить!
— Не подходи ко мне! Убирайся!
И он бросился прочь — к Дому Мане, назад в свой добровольно избранный ад.
— Ты же знаешь! — крикнула ему вслед Клодина. — Знаешь, что она была тебе верна!