— Все вы заодно с этими разбойниками. Вы не можете жить без грабежей, у вас это в крови, — генерал ударил ладонью по столу. — Два дня вам сроку для выдачи властям разбойника Саламбека, или все вы отправитесь в Сибирь, — он вытер платком лоб, зло оглядел зал и крикнул: — Где старшина из Галашек?
— Мурцал из Галашек здесь, ваше превосходительство, — раздался голос.
Вперед вышел плечистый хмурый горец и остановился, разглядывая начальника области с каким-то наивным простодушием.
— Я есть Мурцал, генерал, — сказал он.
— А-а, это вы даете у себя приют разбойникам? — обрушился на него Михеев.
— Я никогда не откажу в пище и ночлеге доброму человеку, — спокойно ответил старшина.
— Значит, всякий разбойник для вас добрый человек?
— Не разбойник, а абрек, генерал, — невозмутимым голосом поправил генерала горец.
— Ах вот как! Арестовать его, — распорядился Михеев.
По залу прошел шум.
— И кто его тянул за язык? Лучше бы молчал, — прошептал старшина из Барсуков своему соседу.
— Верно говоришь, — ответил тот, трусливо оглядываясь вокруг.
Подскочивший полицейский пристав отобрал у Мурцала кинжал и медаль с цепочкой — знак старшинского отличия — и тут же увел его.
— Что за дерзость! — процедил сквозь зубы генерал и тяжело откинулся в кресле. — Теперь я хочу знать, когда будет передан властям этот самый Саламбек? — Михеев переводил уничтожающий взгляд с одного лица на другое. — Где старшина из Сагопши?
Со стула вскочил толстый человек с лоснящимся лицом. Его потные пальцы нервно теребили четки.
— Ва... ваше превосходительство, — заговорил он срывающимся голосом, закатывая полные ужаса глаза. — Сегодня ночью Саламбек ушел назад, в лес...
В зале воцарилась зловещая тишина.
День клонился к вечеру, когда в Чиллан-ирзе появился Зелимхан со своим неизменным Аюбом.
В лесу стояла тишина, нарушаемая лишь пением птиц. Они, словно соревнуясь между собой, разливались на все голоса. Особенно неистовствовали воробьи, которые чирикали так, что не могло быть сомнения: в этом большом хоре у них нет соперников.
Зелимхан любил природу. Для него, оторванного от общества, от семьи, она была самым близким другом, постоянным собеседником, утешителем. Природа приносила ему радость во всяком своем обличии: не только солнечной и нарядной, но и в дождь, в зной, когда полыхали зарницы, и хмурой осенью, и холодной зимой. Ничего, что он так часто остается без крова, природа всегда дает ему приют и покой. Вот и сейчас он стоит, спешившись, держа под уздцы коня, и словно бы молится зачарованный ее прелестью. Но надо торопиться. Немного времени сейчас дано ему для молитв.