— Со дня своего рождения слышу эти разговоры о свободе народа. Я мало верю им, — холодно оборвал ее абрек. Он положил рядом с собой винтовку и прилег на бок.
Минуты две они молчали, слушая тишину леса.
— Бици, — вдруг заговорил Зелимхан дрогнувшим голосом, — выслушай меня и исполни все, что я скажу.
— Если позволит аллах, — откликнулась жена.
— Если вдруг меня не станет, из тех денег, что мы собрали для поездки в Турцию, часть пошли своим друзьям в Сибирь, чтобы они не голодали...
— Ты говоришь так, будто собираешься умирать, — с тревогой перебила его Бици.
— Сон плохой я видел, — абрек слегка наклонился к жене.
— Но ты же не веришь снам.
— Нет, не к добру это, — вздохнул Зелимхан, — или убьют меня или лихорадка затреплет...
— Ну что ты. Не надо, не говори так, — обняла она его за плечи.
— Я бы рад молчать, да, видно, на то воля аллаха, — сказал он, вглядываясь в лес. — Детей береги. Скоро Муги станет большой и будет тебе помощником. Сделай все, чтобы он не пошел по моим следам.
— Ну хватит об этом, мне и без того страшно, — взмолилась Бици. Она не могла примириться с мыслью, что ему, с такой прекрасной душой и сильным телом, суждено погибнуть. «Нет, этого не может быть», — твердило ей сердце.
А Зелимхан не слушал ее и все говорил, говорил.
— ...Построй домик, купи корову. Надеюсь, хорошие люди помогут вам уладить наши кровные счеты. Да и что спрашивать с вас — женщин и детей. Зачем плачешь, глупая? Не плачь, тебе не идут слезы, — он приласкал жену.
...Ночь была тихая. Будто охраняя их, звезды глядели с глубокого синего неба, а лунный серп прилег на самую высокую вершину.
Уставшая с дороги Бици немного вздремнула. Там внизу, у дома Элмарзы, лаяла собака. Зелимхан еще долго сидел, любуясь рассветом в горах. Затем, разбудив жену, он сказал:
— Пора уходить, собери детей. Элмарза должен проводить вас так, чтоб никто не заметил.
— Ты ведь веришь ему и как-нибудь придешь в его дом? Нельзя же ночевать только в лесу.
— Ему верю и приду, — сказал абрек.
В ночной тишине где-то тоскливо ухнула выпь. Неспокойно зашевелились птицы, дремавшие на ветках деревьев.
В этот поздний час Элмарза пригласил Зелимхана к себе на ужин.
Харачоевец сидел на грубо отделанном войлоке у закрытого окна и, сотворив вечернюю молитву, тихим голосом пел свою любимую песню о герое Балу, который низверг жестокого черкесского князя:
В час, когда ночь делится пополам,
Как пулей раненная красная лань,
Вышел вперед сам храбрый Балу...
Песня эта всколыхнула душу Зелимхана. Она клокотала в нем, как воды Аргуна меж камней и скал, шумела, как ветер, над горными вершинами. У абрека даже перехватило дыхание. Если смерть не настигла его в пещере Цонтароевских гор, если судьба из Ногайской степи привела его снова в родные места, значит, аллах судил ему еще жить. Нет, он еще сядет в седло, еще не раз, выхватив из ножен шашку, бросится на защиту бедных и обездоленных…