— Конечно, сначала окажи почтение своему дому, — обрадовался Солтамурад. — Идем скорее!
Братья двинулись лесом, вдоль дороги.
— Ну, рассказывай, как там у нас дома? — спросил Зелимхан.
— Ничего особенного, все по-старому, — вяло ответил Солтамурад.
— Все живы, здоровы?
— Здоровы.
— А как поживает дед? — спросил Зелимхан о дедушке Бахо. Солтамурад, более всего боявшийся этого вопроса, глядя в сторону, ответил:
— И он тоже ничего, — ему хотелось всячески оттянуть печальный разговор о смерти деда, хотя он прекрасно понимал, что какой-нибудь час брат узнает правду.
Недовольный его ответами, Зелимхан на минуту умолк, а Солтамурад, желая переменить тему, спросил об отце:
— А где остался Гуша?
— За несколько часов до моего побега из тюрьмы его с вещами увели из камеры, — ответил Зелимхан.
— А куда?
— Точно не знаю. Предполагаю, что его увезли во владикавказскую тюрьму.
— А Иса и Али где?
Услышав имена двоюродных братьев, Зелимхан снова взволновался, к горлу подступил ком, и он не сразу ответил.
— Их тоже перевели куда-нибудь? — спросил Солтамурад.
— Да вознаградит тебя аллах миром, их нет в живых, — с трудом вымолвил Зелимхан.
— Ой! — только и произнес младший брат.
После долгого молчания Солтамурад спросил:
— Как же это случилось? Где они умерли?
— На каторге нам пришлось испытать много тяжелого, — печально сказал Зелимхан, — там умер Али, а Ису мы привезли в Грозный больным, здесь, в тюрьме, и он скончался.
Некоторое время они шли молча, оба, видно, думая об одном.
— Что это ты хромаешь? — прервал молчание Зелимхан.
— Да так, ушибся немного, — Солтамураду мучительно стыдно было рассказать старшему брату о неудачной своей попытке отбить у врагов невесту. Рана, полученная им тогда, с его точки зрения, нисколько не спасала его чести.
— Это ничего, пройдет, — спокойно заметил Зелимхан и вдруг остановился, прислушиваясь. Мгновенно оба замерли: совсем недалеко, со стороны дороги, явственно слышались голоса.
Неслышно, как тени, братья двинулись в том направлении, откуда доносился разговор. Потом Зелимхан осторожно раздвинул ветви кустарника, и они увидели запряженную костлявой клячонкой арбу, в которой сидел крестьянин в поддевке из рваной овчины. Неподалеку от него, поперек дороги, на гладком, холеном коне восседал краснорожий лесничий. В руке у него была плетка.
— Нет у меня рубля. Были бы деньги, я бы сюда не приехал, — хмуро оправдывался крестьянин, сбрасывая с арбы сухой валежник.
— Нет, значит, и дров не увезешь. А ну, давай побыстрее, мне некогда! — лесничий замахнулся плеткой. — А ущерб, который ты нанес государственному лесу, должен будешь возместить.