— Потеря клиентуры. кабальеро, — это больше; чем потеря хлеба насущного. Это ваш конец, моя ласточка, — приговаривал он, упражняясь на мне.
В ресторан мы в тот день не пошли. Шеф перестарался. Остался я и без сладкого — проценты за этот месяц остались в его кармане.
Но это было ничего, как говорится, терпеть можно. Если бы не последовавшие вскоре события…
* * *
Как это было?.. Ах да, примерно так…
В последнее время домоуправ что-то слишком часто стал вести со мной душеспасительные беседы о пользе труда, приводя вычитанные из газет примеры, как детки, которые этого не понимают, получают по заслугам, сиречь высылаются из города.
Я не очень хотел на работу, но и перспектива выселения тоже не улыбалась. Однако почему бы и не сделать одолжение — зачислиться где-то в штат, получить спасительный штамп в паспорт и… приходить на работу два раза в месяц, чтобы оставить свой автограф в платежной ведомости. Зарплату может получать какой-нибудь добрый дядя, который устроит это семейное счастье, — мне их гроши не нужны.
В поисках подобного варианта я и бродил как-то по стройуправлениям города; со строителями легче иметь дело: у них, по-моему, беспорядка больше, чем у других.
В одной из таких контор выдавали зарплату, и потому добраться до начальства было трудновато. Я остановился в глубине полутемного коридора, не без любопытства глядя на незнакомую для меня учрежденческую суету.
Кто-то взлохмаченный, с пуком бумаг в руках, бегал из кабинета в кабинет, ловил кого-то в коридоре, прижимал к стене и яростно доказывал что-то, тыча бумагами собеседнику в нос.
Три девушки в запачканных раствором комбинезонах пошли от кассы, бережно завертывая в платочек деньги. Какой-то сердитый старикан в потертом бумажном костюме сидел на скамье и о чем-то сосредоточенно думал, рассеянно оглядывая проходящих.
Два парня плюхнулись рядом с ним на скамью и восторженно потрясали разноцветными ассигнациями.
Один из них распихал деньги по карманам куртки. Другой сунул в тетрадь в самодельном парусиновом переплете и завязал ее тесемки. Подошел солидный лысый дядя, что-то сказал им — и ребята, обрадованные, бросились в кассу. Начальник подошел к старику, вежливо поздоровался с ним и, взяв его под руку, увел к себе в кабинет. Скамья осталась пустой. Впрочем, не совсем — на ней лежали две книги и тетрадь. Та самая, с деньгами. Я не сторонник приобретения чужой собственности средствами, преследуемыми Уголовным Кодексом; карманники и их коллеги всегда казались мне существами низшего порядка. Но здесь тугрики сами шли в руки. Они прямо-таки просились прибрать их.