— Отдай, скотина! И сейчас же, пока ты жив…
Ну, не стал бы он в самом деле убивать меня, а я все-таки покрылся липким потом, и что-то противно защемило в сердце.
Я бросил марки и под насмешливые взгляды столпившихся вокруг ребят пошел в класс. С этого дня за мной в школе утвердилась прилепленная мне, несомненно Ярославом, кличка — Нутик-меняла.
Почему Нутик? Меня и дома так звала только покойная бабушка. Я предпочитал, чтобы меня называли полным именем — Натан или, в крайнем случае, Нат. Нат Лабковский. Это звучит!
Из девятого класса меня вышибли в самом начале года. Тоже по его милости. Откуда он узнал, что я даю деньги в долг под залог ценных вещей и, конечно, под проценты — ведь в своей школе я старался избегать этих операций? К этому примешалось дело с лавровым листом, и мне пришлось оставить стезю учения. Я не очень горевал, но ненависть к моему врагу возросла вдвое.
Наконец, третья стычка произошла в парке культуры и отдыха, около пятачка, где шла танцулька.
Мне приглянулась одна из двух подружек, с явным интересом наблюдавших за танцами. Золотоволосая, тоненькая, она была очень просто одета и не менее просто причесана; однако живые карие глазки вкусно блестели, так аппетитен был ее вишневый, без следа помады, ротик, что я не удержался и пригласил ее на слоу-фокс. Ну, словом, подошел, взял за руку и сказал:
— Пройдемся, крошка!
Она недоуменно посмотрела на меня и, выдернув свою руку из моей, как ни в чем не бывало продолжала следить за танцами. Я повторил приглашение, взяв ее за подбородок. В этот момент и появился Ярослав. На глазах у обрадованных девиц и хихикающих пижонов он отхлестал меня по физиономии, вытер руки носовым платком и, бросив мне его в лицо, пропел:
— Уйди, скотина! Пока не поздно…
Конечно, я смылся, унося в сердце новую обиду и еще большую ненависть к моему давнему врагу.
Последняя знаменательная встреча — в сквере возле урны. Знаменательная потому, что, придя домой, я прочитал дневник Крыловой и сразу понял: наконец-то можно отомстить этому чистоплюю.
Дневник погибшей туристки с несомненностью свидетельствует о некрасивой роли моего врага в этой трагической истории.
А листок из тетради, в который я завернул деньги, оказался сюрпризом номер два.
На оборотной стороне листка — я вначале не заметил этого — были наспех записанные карандашом несколько строк. Вот они:
«Геолог в поезде рассказывал: где-то за Ивделем жив старик. Наследник трех поколений шаманов. Шаманил еще в двадцатых годах. В его капище должны скопиться дары богам лет за двести: золото, серебро, меха. Говорили, что там идол Золотой Бабы, а перед ней — горшок с золотом. В капище никого не пускал. По дороге туда установлены самострелы, капканы, волчьи ямы. У него нет рук — обморожены. У старика должен храниться план троп к горе, на которой есть пьезокварц. Где найти шамана — должен знать краевед Стефан Аристархович Закожурников. Он на пенсии, но в музее знают».