В это время Корнелия приподняла крышку картонки.
Фернанда вскрикнула от удивления.
— О! Какое чудесное платье! — вскричала она, вынув его с жадным любопытством женщины, видящей чудо из нарядов, раскладывая его на стуле и просунув руку под ткань, чтобы лучше судить о тонкости кисеи и красоте шитья.
В самом деле, быть может, и в Нанси, стране чудес этого рода, не видали ничего подобного платью, до того богато вышитому, что лишь кое-где виднелась кисея, на которой змеями вились самые причудливые рисунки и цветы, самые изящные из всех, когда-либо поражавших взоры дочерей Евы; похоже, это было произведение какой-нибудь феи, а не работа женщины.
Хотя принц был не большим знатоком в этом деле, но понял, что это платье должно быть чудом терпения и искусства.
Фернанда несколько минут молча восхищалась грациозными арабесками, потом, обращаясь к Цецилии, спросила:
— Кто вышивал это платье?
— Я, сударыня, — отвечала Цецилия.
— Сколько времени употребили вы на работу?
— Два с половиной года.
— Не удивительно, заметьте, принц, что это вышито, а не выткано и делает вещь еще драгоценнее; два с половиной года… Но вы должны были ужасно много работать.
— День и ночь, сударыня.
— И вы предприняли подобную работу с намерением продать платье?
— Я имела другую цель.
— Я понимаю, что вы не могли найти покупателя. Это платье стоит царской платы.
— Увы! Да, я принуждена просить за него довольно высокую цену; потому-то до сих пор, несмотря на крайнюю нужду в деньгах, я не могла его продать.
— А что вы за него хотите? — спросил, улыбаясь, принц.
Молодая девушка помолчала несколько минут, как бы боясь произнести роковые слова, которые уже столько раз уничтожали ее надежды, наконец едва слышным голосом сказала:
— Три тысячи франков.
— Сколько? — спросила Фернанда.
— Три тысячи франков, — повторила Корнелия.
— Гм, — произнесла актриса, сопровождая это восклицание гримаской, — гм, дорого, но платье стоит этого.
— И притом, — вскричала девушка, складывая руки и почти становясь на колени, — купив его, вы, клянусь вам, сделаете доброе, святое дело.
— Боже мой, дитя мое, — сказала Фернанда, — я с величайшей охотой купила бы это платье, но тысяча экю!..
— О! Боже мой! Что вам тысяча экю? — сказала молодая девушка, оглядываясь вокруг себя и, по-видимому, составляя понятие о богатстве той, с кем говорила, но описанному нами убранству будуара.
— Как?! Что для меня тысяча экю?! — вскричала актриса, — да это трехмесячное мое жалованье. Послушайте, обратитесь с вашей просьбой к принцу, он купит платье для какой-нибудь придворной красавицы.