— В сущности, почему не испробовать, — почти вслух подумал Васильев, — по крайней мере оригинально; нет, не откажусь… Пусть этот воплощённый «финиш» знает, с кем имеет дело!
Решив этот вопрос, Васильев сел к письменному столу и на своём бланке написал рекомендательное письмо к уполномоченному К. в Энске, в котором он просил его, выражая сожаление, что не имеет удовольствия быть лично уполномоченному известным, «дать место на 40 р. в месяц подателю сего А. И. Васильеву, за честность которого он ручается и уверен, что его „однофамилец“ оправдает его рекомендацию». Запечатав письмо, Васильев почувствовал, что отступления уже нет. «А как же с заграничным паспортом? Ну, и чёрт с ним! Срок велик! — не беда: можно написать председателю, что доктор велит для окончательного восстановления здоровья не возвращаться ранее… Теперь деньги: возьму сто рублей — это конечно, не противоречит пари… Не могу же я ехать без гроша: я не „заяц“»… Эти размышления были прерваны звонком. Явился Иранов.
— Всё прекрасно, — сказал он, — вы не передумали? Нет?.. Отлично, а я всё приготовил. Такие костюмчики, батенька мой! Станиславский бы позавидовал… Едем… Ах, кстати: дайте 50 р. взаймы… Благодарю… А то когда-то вас ещё увидишь…
* * *
Через несколько дней знакомая уже нам «изящная» компания собралась на вокзал. «Чистая» публика немало удивлялась тому, что эти господа, известные «ресторанным путём» всему веселящемуся Петербургу, провожают какого-то бедно и грязновато одетого субъекта, приказчичьего типа, который перед отходом поезда пил с этой шикарной компанией коньяк за отдельным столиком; удивление ещё более усилилось, когда официант раскупорил у этого столика бутылку шампанского, после чего компания перецеловалась с субъектом, который затем прошёл в вагон поезда III класса как раз к третьему звонку. На билете его, предъявленном кондуктору, значилось: «С.-Петербург — Энск».
I
Первым ощущением Андрея Ивановича Васильева, когда он, приехав с поезда, очутился в плохеньком номере второстепенной гостиницы г. Энска, было какое-то странное недомогание: ломило поясницу, болела голова, ныло одно плечо. Сперва Андрей Иванович подумал, что его продуло, но скоро догадался об истинной причине этих странных ощущений. До сих пор, в худшем случае, он езжал в общих вагонах I класса, обыкновенно же ему предупредительно предоставляли, как некоторого рода «особе», отдельное купе. Теперь же он в первый раз в жизни проехал 1000 вёрст в вагоне третьего класса, причём в нём было так тесно, что пришлось почти всю дорогу находиться в скрюченном положении то в одну, то в другую сторону. При этом с одной стороны его подпирал какой-то костлявый субъект, с другой же обдавала жаром толстая пожилая женщина. Андрей Иванович поэтому чувствовал себя как в тисках. К довершению неудобства женщина то и дело засыпала и тогда склонялась к нему на плечо, звонко похрапывая. Андрей Иванович не раз покушался перейти в другой класс, но вследствие какого-то особого упрямства решил выдержать и выдержал характер. Это было добрым предзнаменованием. Единственное, что позволял себе Андрей Иванович из старых привычек, это по «желудочной части»: на вокзале он кушал вкусно и выпивал. Не ускользнуло от его внимания, что на этот раз официанты относились к нему без обычной предупредительности: «Видно мол, сову по полёту. Ещё в I класс лезет!» Андрей Иванович поморщился, увидав обстановку номера в гостинице «Саренто», куда привёз его извозчик. Мебель, в достаточной мере убогая, лоснилась от многолетнего жира, въевшегося в материю, которая сделалась неопределённого цвета. Зеркало было покрыто каким-то крапчатым налётом: взглянув в него, Андрей Иванович увидел такое изображение, что не мог удержаться от улыбки. Утомлённый дорогой, он решил тотчас же лечь, но, взглянув на кровать, отнёсся так недоверчиво к чистоте её, что не решился раздеться (Андрей Иванович был человек очень чистоплотный и брезгливый). Как был, в своей «новой» паре, он повалился на постель, накрыв подушку полотенцем. Что-то жёсткое точно врезалось в его нежное, пухлое тело: по рассмотрении «это» оказалось пружиной… Однако усталость взяла своё и Андрей Иванович заснул, назвав себя весьма нелестно; «Дура я»… — прошептал он. Во сне он видел, что кушает с Курилиным в Милютиных лавках устриц; у него даже слюнки потекли во сне. Долго ли, коротко ли спал он, но, наконец, проснулся. Стоял уже вечер. Кто-то стучался в дверь. Тело горело, точно его настегали крапивой.