— Да она любит вас.
— Нельзя меня любить!.. Не следует…
Наконец совсем задичал. Стал без толку на каждую пулю соваться, а пули его щадили.
— Смерти ищет! — говорили о нём солдаты. — Сердце в ём тоскует — он и ищет.
Охотников вызывают — он тут как тут… Сквозь турецкие аванпосты проходил — целым возвращался. Надоело. Сблизили наши траншеи на сорок шагов с турецкими. Он сел на вал и ноги туда свесил. Сначала турки изумились, а потом дали по одному человеку залп и свалили. Подняли его — улыбается… Первый раз на нём улыбку заметили.
— Теперь, — говорит, — верно… две пули сидят…
Здоровье у него было удивительное. Везли в госпиталь по ухабистым дорогам, в тряской арбе — не простонал, выдержал… Посмотрел его доктор…
— Скажите правду: когда я умру?
— Недели через две.
— Благодарю вас…
Пришло в госпиталь опять письмо, на этот раз стал читать его.
— Мёртвому можно, — говорит, — а я — мёртвый…
Шла мимо Васильева, видит — плачет солдат. Подсела, положила ему руку на голову и стала говорить… С ней с одной разоткровенничался разжалованный… Сама плакала… С той поры исключительно им занялась. Доктор выговаривал ей:
— Займитесь вон тем, этот всё равно умрёт…
— Бог не скажет, кто умрёт, а кто нет…
— Да что же вы к нему именно?..
— А потому, что он несчастный… У других — только раны… тело болит, а у него вся душа измучилась… сердце кровью изошло… ему больше, чем кому другому, ласка нужна…
Какой-то офицер из молодых говорит ей:
— Ведь он чёрт знает что — вор!..
Вся даже побелела…
— А вы в душу-то смотрели?.. Видали вы, как он плакал да каялся?.. Даром смерти искал, что ли? И не вор он, не преступник, а несчастный… Что вы больше Бога хотите быть… Бог милует — а вы осуждаете. Легко ему было — письма назад посылать, привязанность любимой девушки отвергнуть!?. А как в тюрьме сидел — он мало вынес!?. Как-то вы ещё доживёте…
А у самой крупные слёзы так и падают, губы вздрагивают… Оскорблена — точно о ней дело идёт.
— Пусть-ка кто оглянется назад… У всякого есть…
— Ну уж у всякого!
— Коли вы чистый да безгрешный такой, расскажите-ка всякую вашу мысль, всякое желание вслух, при всех, ну-ка!.. Его слёзы — горючие слёзы… Камень такие слёзы прожечь могут — а ваше сердце не тронули… Я к нему подошла с лаской, так он от меня как от врага на первых порах… Бога-то вспомните!
— Бог прощать может — а люди не должны…
— Строже Бога хотите быть!.. А я этого больше всех жалею…
И давай изводиться над ним день и ночь, безотходно… Сколько нервной силы в ней было — не узнать сестры… От постоянного волнения даже румянец в лице заиграл… "Умрёте!" — говорят ей, бывало. Что же вы думаете: не только сама не умерла — ещё его спасла и не физически только… Из-под спины ему вынули пули. Выходила она его, выносила как мать ребёнка, а потом заставила нас сойтись с ним, полюбить его… Нравственно подняла, душу в нём спасла… Вот она какая — сестра Васильева. Один доктор, отправляя разжалованного в Россию, обернулся к Васильевой да и говорит: