— Боевое охранение на мосту? — Самохвал наклонился к амбразуре и посмотрел на реку.
— Никак нет. Метров за пятьдесят.
— Почему не атакуете? Кого ждете? — сердито нахмурился Самохвал. — До зимы намерены тут возиться? Разведку провели?
— Так точно, — Горелов начал докладывать обстановку, а Карпов вышел в окоп к солдатам.
— ...изуродовали они его по-страшному, — говорил пожилой усатый ефрейтор, дымя самокруткой. — Видать, оглушило его. Когда мы отошли, сразу не хватились... Ну и пропал.
— Это о ком? — спросил Карпов.
— Про Коваленку, — ефрейтор обернулся. — На мосту нас самураи минометным огнем накрыли. Коваленку ранило. Японцы его и забрали, — он помолчал. — Сейчас изуродованного подбросили.
— Запугать хотят, — сказал кто-то из темноты.
— Бестолку, — ефрейтор затушил окурок. — Опоздали пугать-то.
Стало необычно тихо. Проглянула луна. Теперь Карпов видел лица солдат, неестественно бледные в лунном свете.
Коваленко... Озорной парень, земляк, волжанин. Кочегаром плавал. Мечтал стать капитаном. Не дожил...
Впереди застучал японский пулемет, как бы вздыхая между выстрелами: та! — вздох, та! — и снова вздох.
— Застукотела, чахотка, — ефрейтор осторожно выглянул из окопа. — Темно.
В бруствер звучно шлепались пули. Кто-то около моста крикнул протяжно и тоскливо: «А-а-а-а-а!» — и умолк. Где-то прозвучала автоматная очередь. Разорвалась граната.
Солдаты разбегались по местам. Огоньки выстрелов растревожили темноту.
Нарастающий свист мины заставил пригнуться. Она взорвалась недалеко. Противно провизжали осколки.
— Из полкового плюнули, — знающе определил ефрейтор, отряхивая пыль с плеч.
Мины начали падать чаще и ближе. Солдаты прижались к земле, прикрываясь лопатками. Двое — Мабутько и Калякин устроились в нише, подрытой в сторону противника. Карпов хотел было пройти по окопу дальше, как вдруг снаряд ударил в бруствер. Земля вздрогнула, застонала и медленно осела. Карпов почувствовал невыносимую тяжесть, удушье, перед глазами поплыли зеленые, фиолетовые, синие пятна, и он потерял сознание.
Очнулся от холода. Наклонившись, Самохвал лил ему на грудь и лицо воду из фляги.
— Жив?
Карпов не ответил. В голове шумело, как будто там работала мельница, перед глазами опять закачались цветные пятна.
— Банза-ай! Ба-анза-а-ай! — совсем близко хрипели пьяные японцы, невидимые в темноте.
Самохвал и Горелов побежали на командный пункт, куда их позвал связной: звонили наблюдатели с заречной сопки. По цепи передали — убит пулеметчик. Карпов заставил себя встать. С трудом выпрямился. Его качало. Медленно переставляя негнущиеся ноги, он пошел к пулеметному гнезду. Наклонить голову ниже бруствера не хватало силы. Золотарев поддерживал его и возбужденно о чем-то говорил. Карпов прислушивался, но никак не мог уловить смысла его слов: шум в голове становился нестерпимым.