Через пять минут от яростного рева Жукова в комнату сбежались все постояльцы санатория и сам директор Кондратий Ряхин. Не хватало только Геннадия Ремешка и Марьи Сидоровны Жуковой.
— Морока! — обреченно сказал Ряхин и, пронзительно оглядев постояльцев, спросил: — Убивец кто?
Постояльцы смущенно молчали. Признаваться никто не хотел.
— Ты ищи! — Ряхин ткнул пальцем в Жукова.
— Ага, — сказал Жуков, — опять я.
Через 15 минут Михаил Васильевич познакомился со всеми постояльцами и персоналом санатория.
Постояльцев было трое, исключая Ремешка и Жуковых. Двое являлись супружеской парой: Михаил и Анна Скоробогатовы. Притом, после сегодняшней ночи Анна превратилась во вдову. Еще одного звали Георгий Давыдович Поц и он был академиком в отставке.
Персоналом являлись:
Гриша Бурмак — вечно пьяный молодой человек 26 лет, отвечающий за отопительную систему.
Петр Афанасьевич Тушин — повар.
Его помощница Марья Васильевна Ряхина, по совместительству — жена директора.
И их 19-летний отпрыск Ваня — детина с ножом за голенищем.
Иногда к Ване являлась дочь лесника Пистимея, в проторечии — Пистя. В ночь убийства она как раз была у Вани.
Всего восемь человек плюс сам Михаил Васильевич Жуков, его бабка и Геннадий Ремешок. Трое последних убийцами быть не могли.
Жуков начал с отопителя Гриши. Парень мутно смотрел на сыщика и икал.
— Когда отопление починишь? — с ненавистью спросил у Бурмака Жуков.
— Так это… то… все ж, это… как это?
Жуков легонько толкнул Гришу в живот. Отопитель скорчился в углу.
— Ну? — зловеще сказал Жуков.
— Скоро починю, — заверил сыщика Гриша, но, увидя, как Михаил Васильевич на него смотрит, в панике добавил: — сегодня же и починю!
— Смотри у меня, — сказал Жуков.
Следующей Михаил Васильевич вызвал вдову Скоробогатову. Вдова плакала и рыдала.
— Где вы были этой ночью? — спросил Жуков.
Вдова вытерла слезы и, покраснев, прошептала: — У него!
— У кого? — спросил Жуков.
— У Кондраши же, директора.
Жуков хмыкнул: — А жена Ряхина где была?
— Так у него же!
— У кого?
— У Гришки этого, отопителя.
— Как это сложно все, Мишенька, — пожалел самого себя Жуков и спросил: — вы никуда не отлучались?
— Нет, — замотала головой вдова, — и Кондраша не ходил никуда.