Я не ошиблась, сказав, что мне послышались голоса. В соседней комнате разговор был шумный; я узнала голоса графа и друзей его. Подвинув кресло к двери, я стала на него, и взоры мои устремились в другую комнату.
Граф Гораций, Макс и Генрих сидели за столом; однако ж оргия подходила к концу. Малаец служил им, стоя позади графа. Каждый из пирующих был одет в голубую блузу с охотничьим ножом на поясе и имел подле себя по паре пистолетов. Гораций встал, как будто желая уйти.
— Уже? — спросил его Макс.
— Что же мне здесь делать? — сказал ему Гораций.
— Пей! — сказал Генрих, наливая ему стакан.
— Прекрасное удовольствие пить с вами; после третьей бутылки вы уже пьяны. Станем играть!
— Я не мошенник, чтобы обыгрывать вас, когда вы не в состоянии защищать своих денег, — сказал граф, пожимая плечами и отворачиваясь.
— Так поволочись за нашей прекрасной англичанкой; твой слуга принял меры, чтобы она не была жестока. Клянусь честью, вот славный малый. Возьми, мой милый.
Макс дал малайцу горсть золота.
— Великодушен, как вор! — сказал граф.
— Хорошо, это не ответ, — возразил Макс, вставая. — Хочешь ты эту женщину или нет?
— Не хочу!
— Ну! Так я беру ее.
— Постой! — закричал Генрих, протягивая руку. — Мне кажется, что и я здесь что-нибудь значу и что имею такие же права, как и другой… Кто убил мужа?
— В самом деле, он прав, — сказал, смеясь, граф.
При этих словах раздалось стенание. Я оборотила голову в ту сторону, откуда оно исходило: женщина лежала на постели у колонн, связанная по рукам и по ногам. Внимание мое было так поглощено графом, что я и не заметила ее сначала.
— Да! — продолжал Макс, — но кто ожидал их в Гавре? Кто прискакал сюда, чтобы известить вас?
— Черт возьми! — сказал граф. — Вот что становится затруднительным, и надобно быть самим царем Соломоном, чтобы решить, кто имеет больше прав — шпион или убийца?
— Надобно, однако, это решить, — сказал Макс. — Ты заставил меня думать об этой женщине, и вот я уже влюблен в нее.
— И я также, — сказал Генрих. — Но так как ты не думаешь о ней, то отдай ее тому, кому хочешь.
— Чтобы другой донес на меня после какой-нибудь пирушки или, как сегодня, не знал сам, что делает. О! Нет, господа. Вы оба красивы, оба молоды, оба богаты: вам нужно только десять минут, чтобы поволочиться. Начинайте, мои Дон-Жуаны!
— В самом деле, ты внушил мне прекрасную мысль, — сказал Генрих. — Пусть сама она выберет того, кто ей больше нравится.
— Согласен! — отвечал Макс, — но пусть поспешит. Изъясни ей это ты, говорящий на всех языках.
— Охотно, — сказал Гораций. Потом, обратясь к несчастной женщине: — Миледи, — сказал он на чистом английском языке, — вот два разбойника, мои друзья, оба из хорошей фамилии, что можно доказать на пергаменте, если хотите, которые сначала промотали свое состояние, потом, находя, что все дурно устроено в обществе, возымели мысль засесть на больших дорогах, по которым оно проезжает, чтобы исправить его несправедливости и пороки и уравновесить его неравенства. Пять лет уже, к величайшей славе философии и полиции, они свято занимаются исполнением этой обязанности, которая доставляет им средства пофигурировать самым блистательным образом в салонах Парижа и которая приведет их, как это и случилось со мною, к какому-нибудь выгодному супружеству. Тогда они перестанут играть роли Карлов Моров и Жанов Сбогаров. В ожидании этого, так как в замке никого нет, кроме жены моей, которой я не хочу дать им, они покорнейше умоляют вас избрать из них того, кто вам больше нравится; без того они возьмут вас оба. Хорошо ли я выразился по-английски, сударыня, и поняли ли вы меня?