Подняться Михась смог на третий день, пришлось на палку, как старому деду, опираться. Выбрался из будана…
Лагерная поляна, коновязь и снег в желтых пятнах. Этот вытоптанный серый снег уже не слепил. Горели костры, под кухонным навесом Степанида вместе с бабами «Мстителя» возилась с котлом. Пахнуло гречкой с разваренным мясом — желудок аж болью резануло.
— Где? — просипел Михась.
— Там, в елочках, лежат. Все, кого довезли. — Левую щеку тетка Степанида обморозила, и плакала как-то криво, чтоб слезы на темно-красное пятно щеки не текли.
Убитых и умерших довезли более трех десятков — лежали шеренгой на снегу. Хоронить уже было начали — раскопали снег, расковыряли землю. Но свободных людей было мало, да и морозило шибко — подождут мертвые, им спешить уже некуда.
Смерть и мороз из людей колоды делают. Но Михась мертвецов видел уже много. Поднимал лапник, узнавал по лицу и одежде. Женька лежала последней, лишь лапник помешал сразу по росту понять. Михась побрел разыскивать хозвзвод и просить лопату.
— Да погодь, оно ж как камень.
— Я начну. Отдельно надо.
Земля и правда едва поддавалась. Михась расковырял хвою, мелькнул почти зеленый лист суницы[35] — летом такую крупную собирали. Начав чуть в стороне от намеченной большой могилы, Михась понял, что не совладать — раньше сдохнешь. Пришли хмурые хлопцы с кайлом, матюгаясь, долбили по очереди. Михась передыхивал, съел принесенный котелок с жидкой гречкой — мяса вовсе не дали, — снова ковырял. Отдельный ровик слился с общей вырубленной ямой. Женьку втиснули рядом с рослым Ковалем. Ну, пусть. Минчанин был мужиком неплохим, вот только голову ему разрывная пуля сильно попортила.
Присыпали яму снегом и крошкой земляной. Подошел комиссар «Мстителей», начал говорить о вечной памяти, Сталинграде и неотвратимом возмездии. Михась слушать не стал, побрел лопату отдавать. Что речи говорить, если не сберегли и поправить никак не получится.
Потом был рейд на Прудки, и Михась убил своего первого. Немец попался. Школа, ихний опорный пункт, уже горела, фриц в распахнутой шинели выскочил из-за сарая, упал, тут же вскочил и побежал к забору. Михась прицелился в середину спины и бахнул — солдат послушно упал и вскакивать уже не думал. Партизан Поборец опустошил магазин винтовки в сторону конюшни — оттуда все огрызался упрямый автоматчик. Его достали гранатами хлопцы из первой роты, а Михась подошел к «своему». Немец как немец. Гарью вонял, между лопаток дырочка, крови на снегу немного. Никакого торжества, чувства «святой и праведной мести» Михась не испытывал. Сдох, туда и дорога. Лучше бы полицай попался или каратель-хохол. Или староста Ларка. Михась поднял добротную немецкую форменную кепку. Подумал — постирать бы надо, поморщился и так надел. Кепи еще хранила тепло немца. Пряча за пазуху свою клокастую древнюю шапку, Михась подумал, что это просто. Главное — прицелиться без нерва. Любой гад ляжет. Только винтовка, срань такая, шибко длинная и ствол перевешивает.