Но – дилемма. И что же выбрать, а?! Министр никак не мог определиться. И злился на себя за это. Он же не солдафон какой, не умеющий думать и принимать решения. Гурген Бадоев – тот, кто творит историю этой страны.
Есть хорошая русская пословица о синице и журавле.
Ну и?! В руке или в небе?!
– Гранатометами – огонь! – рявкнул он.
И спустя долю секунды панцер прошили десятки кумулятивных выстрелов из РПГ.
Боекомплект и горючее взорвались одновременно.
Вспышка – яркая, как взрыв ядерного фугаса в горах – ослепила, выжгла роговицы. Непроизвольно Гурген Аланович прикрыл ладонью глаза. Загрохотало так, что барабанные перепонки вмяло в череп – наверняка они лопнули, и он, министр восстанавливаемых ресурсов, лишился слуха. И радиация, и взрывная волна, и… Бадоев упал на асфальт, как был, в белоснежном костюме, такой солидный, такой вальяжный хозяин жизни миллионов. Так и шлепнулся!
И на миг вернулся в родные горы. Туда, где стреляют из-за каждого камня.
Он опять молод, брюхо вдвое меньше, и ему страшно – постоянно, до ужаса, до дрожи и стука зубов. Он даже хотел пустить себе пулю в висок, в рот совал грязный, в масле и пыли, ствол, но передумал. Вынеся себе мозги, он встретился бы с родственниками – там, куда попадают все души…
Гурген Аланович только потому и жив до сих пор, что не спешит увидеться с отцом и братьями.
Он открыл глаза. Асфальт, грязь. Из ушей не течет, порядок. Даже бутылку не разбил.
– Отец, что с тобой? Ты ранен?! – Над ним склонилась Лали, его единственная дочь, в которой он души не чаял и которая могла застрелить его в лимузине, но не сделала этого. Повезло? А то. Ему вообще по жизни везет.
– Все в порядке, свет моих очей. – Он встал, отряхнулся. Костюм безнадежно испорчен.
Взглянул на подчиненных – на озабоченных лицах ни тени улыбки. Это хорошо – значит, жить еще хотят.
Тут и там бегали, суетились вооруженные бойцы. Бадоев дал команду пропустить телевизионщиков. Не америкосов каких, но отечественных. Панцеры разъехались, электроавтобус с тарелками антенн на крыше и с логотипом «Союз ТВ» на бортах протиснулся поближе к броневику, захваченному террористами. Из автобуса выскочил диктор – тот, что всегда мелькал на экране, имени его Гурген Аланович не помнил, а то и не знал. Диктор кивнул министру как старому знакомому, фамильярно так – мол, привет, как дела. И улыбнулся, продемонстрировав слишком белые, слишком ровные зубы.
Интересно, какой у него станет прикус после месяца в лагере? Где-нибудь под питерским пепелищем, где ракеты укладывали особенно часто и фон до сих пор такой, что… С зубами в тех местах проблемы – выпадают, работяги жрут пюре через трубочки.