– Зачем мне в бункер, если Ванька погиб? И что значит «не искоренили»? – вопрошала Лали, когда ее в сопровождении взвода охраны эвакуировали с крыши. – Ванька жив? Он жив?! Покажите мне его тело!
Не показали, вопросы остались без ответа.
И вот она в лимузине. Со всех сторон панцеры, в воздухе эскадрилья беспилотников. И воют сирены, трещат рации, вибрируют одновременно сотни коммуникаторов. Вооруженные милиционеры – точно клоны, одинаковые – бегают с автоматами в руках.
Лали утонула в мягком кресле, обтянутом натуральной кожей. Прижимая к пышной груди наполовину пустую бутылку «Абрау-Дюрсо», напротив похрапывала мама – шампанским она вполне заменила снотворное, отобранное отцом ввиду ЧП и всеобщей боевой готовности.
Дверца распахнулась, в салон ворвался отец. Лимузин покатил в сопровождении авиации, бронетехники и рысящих по оба борта милиционеров.
– Папа, что с Ванькой? Почему мне не показали его тело?!
Избегая смотреть ей в глаза, он вытащил из цепких маминых пальцев бутылку и жадно припал к горлышку, затем, вытерев губы рукавом пижамы, заявил, что Ивана Жукова изуродовало до неузнаваемости, она сама должна понимать – при падении с такой высоты мало что осталось, в брызги, в фарш…
Лали всхлипнула, представив, как это должно выглядеть.
Отец осекся, уронил пустую бутылку на пол, достал из бара новую – холодную, влажно поблескивающую. Пальцы его дрожали, он никак не мог справиться с проволочной закруткой.
– Дай мне. – Лали отобрала у него емкость, пробка с хлопком вырвалась на волю. – И все-таки ты не ответил.
Приняв бутылку обратно, отец начал оправдываться. С каждой последующей репликой и глотком игристого вина речь его становилась невнятнее. Он вновь и вновь называл дочь «свет моих очей», и это единственное, что можно было разобрать.
Продолжать расспросы дальше не имело смысла.
Прокручивая перед глазами сцену на крыше, Лали все больше убеждалась, что именно она виновата в гибели любимого. Да, она была без ума от Ваньки! Да, он ее любимый!
Трусиха! Надо было броситься за ним, прикрыть собой, пусть бы все пули достались ей, одной лишь ей.
А теперь его нет. Отец запретил показывать труп – она даже попрощаться с Ванькой не может!..
Не заметила, как приехали. Не помнила, как попала в бункер. Реальность точно выключили. Лали осталась там, на крыше, иной жизни больше не существовало. Главное – Ванька, сильный, добрый, с ней рядом. И ничего до того и после.
Голос отца вместе с болью в плече – впились сильные пальцы – прорвался сквозь блокаду ее уютного личного мирка, возникшего на крыше родного небоскреба: