— Ничего, справлюсь. Даже хорошо, что он заболел сейчас, когда я рядом и могу присмотреть за ним.
Медсестра ушла, а Мэнди села возле кровати в полутемной комнате, не спуская глаз с лица Робина. Несмотря на заверения сестры Кент, она догадывалась, что Робин болен серьезно. Она помнила, как дежурила как-то ночью у постели маленького Пипа, когда у того было воспаление легких. И он выглядел тогда точно так же, как Робин сейчас. А потом они узнали от врача, что Пип в ту ночь был на грани жизни и смерти.
Несколько часов Робин спокойно проспал, но затем начал метаться и стонать, что-то невнятно бормоча. Мэнди старалась подавить панику, помня предупреждение медсестры, что ночью он может впасть в бредовое состояние.
Она положила руку на его пылающий лоб:
— Все в порядке, Робин. Все будет хорошо, дорогой. Я здесь, с тобой.
Он открыл глаза и остановил взгляд на Мэнди. Она с содроганием увидела, что это незрячий взгляд горячечного больного. Она поняла, что Робин не узнал ее.
Он попытался привстать с подушки, лихорадочной скороговоркой лепеча что-то, и вцепился Мэнди в руку:
— Никола, выслушай меня. Это все неправда, что обо мне говорят. Они лгут, они хотят настроить тебя против меня. — Голос перешел в исступленный вопль: — Я люблю только тебя одну. Я прошу тебя выйти за меня замуж. Не надо на меня так смотреть… Никола!..
С бессвязным бормотанием Робин упал обратно на подушки и затих.
Мэнди почти машинально гладила его горячий лоб. Через некоторое время она взглянула на больного и увидела, что тот мирно спит. Она встала, стараясь не потревожить его, и осторожно вышла.
В ярко вспыхнувшем свете кухня казалась чужой и неприветливой. Девушка налила себе стакан воды и залпом выпила. Вода была ледяная, и у Мэнди запершило в горле.
Какой ужас, что ей пришлось подслушать бред Робина! Ей было противно, она чувствовала себя подлой и бессовестной, словно стояла у замочной скважины. Скорее всего, эти слова ничего не значат. Он же бредит… он в забытьи. Хотя в таком состоянии часто прорывается наружу то, что спрятано глубоко внутри.
Окна кухни выходили на площадь. Мэнди стояла, глядя в темноту, ее немного трясло. Часы на соборе пробили три, и с этим размеренным знакомым звуком жизнь начала возвращаться к привычному ритму.
Мэнди заметила, что у нее под рукой была дощечка для хлеба, рядом лежал хрустящий батон. Она помнила, что вынула его из хлебницы, собираясь приготовить бутерброды к чаю. Но чай они не пили. Туг она сообразила, что ничего не ела с… с каких пор? С самой свадьбы, да и тогда съела совсем немного. Ах да, еще этот байронический сэр Саймон приглашал ее на обед. Как давно все это было!