Но хуже всего, что одновременно с дьяком Сыдавным-Васильевым был пожалован Сигизмундом и отъехал к Москве еще один именитый посол — келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын, бывший дотоле для Кирилы образцом святости и прямодушия. После он в свое оправдание ссылался на то, что действовал исключительно к пользе обители, терзаемой противостоянием вер и народов. Но как тогда объяснить неожиданное сближение Палицына с Сыдавным-Васильевым после их возвращения в Москву?
В первый раз Кирила увидел Сыдавного-Васильева в Богоявленском монастыре на Никольской улице в Китай-городе, где во время осады Троице-Сергиевой обители жил ее келарь. При Кириле они беседовали как-то странно, намеками, будто их связывало нечто, ведомое им одним. А может, так оно и было… Но ежели Палицыну его воспитанник не судия, то Сыдавного-Васильева Кирила с тех пор невзлюбил вдвое, переложив на него горечь и обиду за временную слабость своего наставника…
— Знакомьтесь! — представил собравшимся нового сотрапезника Козьма Минин. — Кирила Федоров, сын Нечаев. С сего дня будет в товарищах у Афанасия Евдокимова. Так что прошу любить и жаловать! — и стал перечислять своих послужильцев: — По правую руку от меня Патрикей Насонов и Семен Сыдавный. Это дьяки Большого прихода. Дальше Андрей Иванов и Савва Романчуков, дьяки Новгородскей чети и Денежного двора. За ними разрядный и воеводский дьяки — Андрей Вареев и Семейка Самсонов. Ну а после дьяки Земского двора Афанасий Царевский и Дорога Хвицкий. Запоминай крепче, Кирила Нечаев… А по левую руку, стало быть, — Николай Новокшонов, поместный дьяк, вы с Афанасием Евдокимовым, дьяки Владимирской и Устюжской четей Григорий и Александр Витовтовы, да Герасим Мартемьянов из Соли-Галицкой, да посольский дьяк Петр Третьяков.
«Тушинский делец, — мысленно досказал за него Кирила. — Ну и этот не лучше Сыдавного».
Минин сидел во главе стола. В одной руке он держал чашу для питья, другую грел на медной посудине, до горлышка обернутой полотенцем. В таких посудинах принято подавать горячий сбитень на меду с травами, лавровым листом и стручковым перцем. Значит, он предпочитает запивать кушанья не ягодным квасом, не хмельным медом, а целебным переваром.
— А теперь, Семейка, продолжай, что начал, — посчитав знакомство законченным, переключил всеобщее внимание на дородного рыжеволосого дьяка Минин. — О какой это панье ты хотел нам соврать?
— Ни боже мой, Козьма Миныч. О вранье забудь! — сощурил тот хитроватые, полупринакрытые тяжелыми веками глаза. — Побаска — всякому уму подсказка, хучь житейская, хучь балагурная, хучь богатырская, хучь докучливая. Вот тебе, к примеру, какую желательно послушать?