Кирон слегка прищурился, и разноцветье радужки завертелось в его глазах. На месте Айдис я бы насторожилась. Вряд ли она не знает, что означает этот взгляд, и какие последствия за собой влечет.
– Не забывай, кто император Инфернума!
– Вот как?! – ответила она ему тем же гневным взглядом. – Значит, пока ты сутками напролет напивался в своих покоях, а я поднимала империю с колен, то была нужна! А теперь Нирель вернулась и ты вдруг протрезвел! Вспомнил, что все еще император! Конечно! А зачем теперь мать! Можно снова заточить ее в подземелье!
Айдис с грохотом встала из-за стола и собиралась уйти, но Кирон подскочил к ней, ухватил за руку и силой дернул на себя.
Мне стало жаль Айдис, ведь я не понаслышке знала, как страшен Кирон в гневе. Я коснулась его плеча и прошептала на ухо:
– Не надо. Пойдем со мной.
Я повела его за собой, по пути выспрашивая у слуг, где сейчас Келеар. Я поражалась тому, что мой сын так просто пошел с нагилами на примерку. Для него расы, обитающие в Инфернуме, стали диковинкой. Как ожившие персонажи из его любимых мультфильмов. Он с рождения видел вокруг лишь подобных себе людей и не представлял, что существует другой мир. Все мои рассказы об Оливиуме он воспринимал, как сказку, а теперь он чудесным образом в нее попал.
Келеару выделили отдельные покои, и мне сразу не понравилось, что они находились в бывшей комнате Дирама, поодаль от нас и ближе к Айдис. Но я не стала омрачать вечер первой встречи и решила, что одну ночь сынок может провести там, куда его привели.
Когда мы вошли в комнату, Келеар прыгал на огромной кровати, и счастье отражалось на прелестном личике. Я улыбнулась Милту, который пытался его успокоить и уложить спать, но все попытки нагила были тщетны. Только я знала, как можно погрузить Келеара в сон.
– Мама!
Он прыгнул в мои объятия, и мы закружились на месте. Кирон смотрел на нас с нежностью, а я уже и забыла, что он так умеет. Почему-то я чаще вспоминала те моменты, когда он был особо жесток ко мне, но все равно любила каждую клеточку его тела, каждый вздох, жест, прикосновение.
Он стоял поодаль и не решался подойти. Только когда я накрыла Келеара мягким одеялом, присела рядом, начала гладить по голове и петь его любимую колыбельную, Кирон склонился над нами, внимательно наблюдая, как трепещут маленькие веки сына, погружая усталые глазки в сон. Те самые большие разноцветные глазницы, которые напоминали мне о нем каждый день и не давали спокойно уснуть. Сотни ночей в одиночестве, тоске и боли. В заточении, взаперти, отрезанная от огромного мира я не жила, а существовала и только надежда на то, что я когда-нибудь вернусь назад, согревала холодными ночами.