— Я уже сказал…
— Но почему тогда в следственных материалах все по-другому? Почему в вашем протоколе написано, что ссора была, и вы ушли с пляжа?
— Я же молодой был. Дурачок… Следователь посоветовал: так будет лучше. Дескать, отведет от меня подозрение. Я и поверил. Теперь-то понимаю, к чему он подводил.
— К чему?
— А вы не понимаете? Вы же из ментовки. Что, думаете, не понял, кто вы такая?
— Я из ментовки, — согласилась с ним Анна. — Думаете, что он хотел повесить на вас убийство Каратановой?
— А то!
— Ну что ж, это не исключаю. Кто вас допрашивал?
— Фамилию не помню. Тот, второй, молодой.
— Случайно, не Куприянов?
— Не-е‐ет! Глеба Леонидовича я знаю — друг моего отца. Может, потому я и не сел.
— Знакомы с Ириной Линчевской? — спросила Анна.
— Знал ее. В одной школе учились. Она совсем малая была. И, кстати, той ночью тоже пошла на пляж. На конкурсе повисла на Катьке и весь вечер не отставала. Гонял ее, чтобы поговорить с Катькой наедине.
— Постойте… Она же, как вы говорите, была малая… Кто ж ее отпустил с вами ночью?
— Обычное дело… В те времена и не такие по ночам к морю ходили. Теперь время другое — все по домам.
— Что еще расскажете про Линчевскую?
— Про ту ночь?
— Ну да. Про ту ночь и тот вечер.
— Говорю вам, прилепилась она к Катьке — не отодрать. Катька выпила, расчувствовалась, бусы подарила. Голубые, такие, с сердечками. — Третьяков провел пальцем по шее, потом по запястью: — Браслетик себе оставила. — Он опустил голову. — Так с браслетиком этим и сгинула.
— А курточку свою, джинсовую с красными стразами?
— Что?..
— Курточку не подарила Линчевской?
— Когда я уходил, Катька была в куртке.
— Послушайте, если вы не поссорились, почему вы ушли с пляжа? Почему оставили Каратанову?
— Мать у меня заболела. Девчонка-одноклассница прибежала, сказала, что мать помирает. Отец был в отъезде, я вызывал «Скорую». Ссора тут ни при чем.
— Теперь ясно.
— Сами понимаете, врать смысла нет. Особенно теперь.
Они замолчали. Было видно, что Анна борется с собой, чтоб не сказать лишнего, но все же сказала:
— Я слышала ваш разговор.
— С кем? — спросил Третьяков и по-бычьи уставился в Анну взглядом.
— Вы говорили с женой. Я сидела на лавке у палисадника, а вы говорили.
Он замотал головой:
— Не было никакого разговора!
— Послушайте. — Она включила диктофон. Из динамика раздался голос Третьякова: «Убить тебя мало, горбатая стерва». Потом голос жены: «Вы только послушайте, люди добрые, что он про жену говорит!» И снова его голос: «Замолчи, падла… Если бы не ты, Катька Каратанова была бы жива». «Утопла и утопла! Туда и дорога!» — закричала женщина. «Сама знаешь, что не утопла. Уйди! Захлестну!».