Снова отвлеклась.
Когда нужно заслать много агентов, причем срочно, о тщательной подготовке речи быть не может. Берут количеством и заранее обсчитывают провалы. Нас с Ма из-за меня в оборот взяли — я криптограф была уникальный. Такие коды ни одна дешифровальная машина расколоть не могла — да и посейчас не может, наверное. Достояние Братства…
В общем, когда нас взяли и привезли в Замок Ларго, тамошнюю тюрьму, меня сильно трогать побоялись. А вот Майю-Рену… да специально на моих глазах…
— Видишь ли, — проговорила Карди каким-то по-особому деловым тоном, — в некоторых положениях чудовища получаются из самых обыкновенных людей. Возможно, я не обыкновенная: не знаю. Выдержать такое… А может статься — да. С самого начала я могла не допустить худшего. Променять цифирь на живого человека. Гонор — на покорность. Сотню безразличных мне человеческих особей — на одну возлюбленную. Или, на худой конец, голову о стенку разбить — ведь не следили же за мной всё время.
Но нет, я сидела и впитывала в себя зрелище насилия. Закрыться от него никак не получалось. Стадо распалённых чудовищ с голыми дубинками. Тоненькие заячьи крики. Мольба, под самый конец уже невнятная, и обращена она была ко мне. Скажи, выдай, неужели ты вовсе без сердца? А я только и умела, что принимать в себя то, что выплеснулось из этих через край. Не вместилось в Ма. Их похоть. Их извращение. Жажду чужой боли. Знаешь, я молилась, чтобы они удушили своими мясными кляпами, порвали насмерть… ладно. Те, кто допрашивал, были умны — среди них был хирург. Любопытно, врачи старых пыточных застенков тоже Гиппократову клятву давали?
Ладно, всё кончилось, нас обеих бросили тут же — отправились отдохнуть и переспать. Врач остался — залатать что можно.
Молодой, знаешь. Рассудительный такой — когда от него скотское наваждение отошло.
Я говорю:
— Какая будет цена, чтобы моей подружке не очнуться?
Отвечает:
— А где ж ты раньше была, дева траченная? В самом начале могла всё купить. Даже жизнь и здоровье. Обеим.
— Это почему? — спрашиваю.
— Ты думаешь, мы не угадали в тебе человека Братства? — говорит.
Я и не знала — это вроде как сказочка такая была. Про Братство Расколотого Зеркала, которое творит и блюдёт справедливость. Многие считали, что помогают ему, в нём самом не состоя. Наверное, так и было: руки и ветви Оддисены простирались широко.
— С какого бодуна ты нам чужие тайны не продаёшь — твой личный кураж. Твой груз на душе, — говорит далее.
Прав он был. Упрямство меня оседлало, а не долг. И вдруг оно…это упрямство… говорит моими устами за меня саму: