Я не спал, хотя вполне мог. Сытая и умиротворённая дирг-дью почти не опасна. Они вообще не сосут кровь, как в старину, — перешли на буйные человеческие страсти. Ужас, гнев, горе, похоть, любовь — вот истинная пища этих дьяволиц. Они заразились от людей, им даже стало присуще нечто человеческое: жалость? И ещё они обладают ясным умом и чутьём, мало уступающим собачьему.
Потому я и не стал мешать ей, когда утром она покинула спящего и забрала талисман с собой, бережно завернув в тонкую тряпицу.
— Ты одного корня со мной, Сэт, — проговорила Древняя, бесстрашно наклонившись к моей пасти, — ты должен понять. Мой предок привёз на эту землю своих богинь и оставил мучиться с голоду. Что с того, что он был христианином? Святые люди тех времён не воевали с нами, но сплетали древние мифы с новой верой. И теперь во многом осталось так. Я ухожу, пока твой хозяин не пропал насовсем, и беру с собой укрощённую опасность. Таков договор.
Напоследок она сняла с шеи запаянную цепочку и положила рядом с моими лапами.
— Это ему в утешение, понимаешь?
…Я стерегу покой Друга. Когда он проснётся, мне придётся его успокаивать. Он будет рваться следом за Шевонн, возможно, после Минска ему даже стукнет в голову последовать за ней в Зелёную Страну, и уж точно — в Беларуси он больше не появится. Пока.
Ибо я очень надеюсь на крестик, что мне для него дали. Он широкий, плоский, слегка расширяется на концах, и по кольцу, опоясывающему середину, идёт надпись на средневековой католической латыни:
«Не ищи покоя в мире, ищи покой в себе».
© Copyright: Тациана Мудрая, 2012