5
На этот раз Поздняков вернулся домой следом за Клавдией Ивановной. Она только что привела из сада детей и возилась с их валенками и шубками, отряхивая от снега. У холодной плиты лежали приготовленные поленья.
Дети обрадовались отцу, бросились к нему, повисли на шее, визжа и рассказывая о происшедших в его отсутствие событиях и переменах, то и дело обращаясь к матери: «Да, мамочка? Ведь правда, мамочка?» Поздняков приласкал детей и, не дожидаясь ужина, ушел в спальню. Перенесенные ужасы с ледянкой, мытарства на Лене, наконец, бессонная ночь в пути дали себя знать. Хотелось скорее броситься в кровать, отоспаться.
«Завтра поговорю с Клавдией, — думал он, раздеваясь и укладываясь в постель. — А может, и не стоит говорить? Сама поймет свою необдуманную выходку с работой и детсадом?.. Уж отдала бы прямо в детдом!..»
Проснулся Поздняков, когда из детской донеслись до него звонкие голоса Юрика и Вовки. Нежась в тепле и потягиваясь, Поздняков прислушался к спорящим между собой детям. «Опять не поделили. Надо Вовку приструнить, не хочет ни в чем уступать младшему брату… А Клавдия, кажется, и не думает звать к завтраку. Решила наконец показать свой характер. Ну что ж, показывай, не привыкать было к слезам, теперь к этому».
Поздняков встал, в пижаме вышел на кухню, где уже хлопотала у плиты Клавдия Ивановна. Он ждал, что жена предложит-таки ему завтрак, наконец заговорит с ним. Но Клавдюша только молча поставила на стол горячий кофейник. Воды в умывальнике не оказалось.
— Клава, налей воды.
— Вода в бочке.
— Но я уже намылил руки!
Клавдюша нехотя оторвалась от плиты, налила воды и вышла из кухни. Вернулась она уже с детьми. Так же молча заботливо одела их, оделась сама и, положив на стол рядом с кофейником ключ от квартиры, повела детей в садик. Постель его оказалась неубранной. Обычно чистившиеся с вечера пиджак и брюки остались висеть нетронутыми на спинке кровати.
«Опять новые фокусы!.. Дунька, Иманиха Дунька, — вспомнил он вчерашнюю болтовню старухи. — Интересно бы взглянуть, что это за Дунька такая? Ну что ж, пусть лучше Дунька, чем слезы…»
6
Ставни были закрыты, и свет изнутри не пробивался в их щели. Значит, жена уже спит. Танхаев прошел во двор, приласкал обрадовавшегося ему пса, осторожно пробрался в сени. В необычно жарко натопленной кухне на небольшой железной кровати, под его, Танхаева, байковым одеялом спал огненно-рыжий мальчуган. «Что за притча? Уж не тот ли это самый племянничек, о котором кричал на бюро Перфильев? Однако, откуда у нас этот мальчик? С какой стороны свалился? Все племянники выросли. И почему русский?.. Ах, вот откуда племяш: двоюродная сестра Фаи вышла лет десять назад за русского! Хоть и не родной, а племянничек. Однако, большой очень. Десять лет, один год долой — девять только. А этому четырнадцать дать можно. И Фая хороша, ничего не ответила на письмо. Какое горе у сестры? Почему сына послала? Зачем от меня скрывать, зачем прячет мальчика, будто выгнать могу из дому, на улицу выброшу. Сама же сделала хуже, на смех меня подняла, перед людьми будет стыдно. Назвал Перфильева клеветником, а сам виноват, выходит… Ай, как стыдно!..»