Теперь стал в тупик Танхаев. Глядя то на жену, то на Лешку, не мог понять, о чем говорит мальчик. Робея и запинаясь, Лешка кое-как объяснил все.
Через час они все трое сидели за чаем.
— Да, Нума, я забыла тебе показать, — вспомнила вдруг Фардия Ихсамовна и поторопилась к комоду, нашла письмо, отдала его мужу. — Вот, Нума, прочти. Я его еще третьего дня получила. Ведь как, однако, нехорошо поступили с человеком. С работы сняли, в Москву отправили, а теперь обратно зовут, на старое место…
Танхаев прочел:
«Дорогая Фардия Ихсамовна!
Сердце мое меня не обмануло, и скоро мы опять увидимся с вами в Иркутске. Я так рада! Так рада! Вспомните теперь, а что я вам говорила? Разве я не была права, говоря, что Никошу еще будут упрашивать вернуться в Иркутск на прежнюю должность? Но не я на его месте, милая Фардия Ихсамовна, я бы их поманежила, я бы еще заставила их поползать передо мной на коленях!..»
Танхаев расхохотался. Глядя на него, громко засмеялся Лешка.
— Ты чему смеешься, Нума? Я не нашла в письме ничего веселого.
Но Танхаев уже читал дальше:
«…Очень прошу вас, милочка, проследите за ремонтом нашей квартиры. Ведь у нас, в общем, была неплохая квартирка…»
Танхаев бросил читать, вернул письмо жене.
— Возьми эту чепуху, Фая, и не показывай ее никому больше. А лучше сожги.
— А с квартирой?
— Какой квартирой? Перфильев остался в Москве. У него там отличная дачка, Фая!
7
Подтрунивая поначалу над новым увлечением супруги, Танхаев в конце концов пришел к выводу, что это, пожалуй, самое для нее лучшее занятие — воспитание Лешки. С тех пор, как умерли оба сына, у Фаи все из рук валится. Так уж пусть чужой сын растет, вон как его обшила всего! Да и сам он стал привыкать к смышленому, бойкому, всегда услужливому и любознательному подростку. А когда Лешка заявил ему, что очень хочет поступить в школу взрослых, чтобы потом выучиться на шофера, обрадовался: из мальчика выйдет толк. Надо помочь ему поступить в школу.
Как-то вечером, когда Лешка был в кино, а Фардия Ихсамовна привычно стучала швейной машинкой, тихо подошел он к жене, положил ей на плечо руку.
— Фая, я хочу спросить тебя.
— О чем, Нума?
Наум Бардымович несколько секунд молча, как-то по-особенному, смотрел на жену и наконец решился:
— У нас нет детей, Фая.
— Да, Нума, — Фардия Ихсамовна невольно представила себе погибших от тифа сыновей, прижала к глазам платок. И снова, не зная, зачем это говорит ей муж, подняла на него скорбные от неизгладимого горя глаза. И вдруг поняла все. — Конечно, Нума! Ведь я и сама хотела сказать тебе об этом!.. Да, Нума, но захочет ли мальчик? Я очень к нему привыкла…