— Это что ж делается-то, бабоньки!
— Совести у людей нету! Девять часов, они, гляньте, еще просыпаются!
— Идите, идите сюда, голубчики!
— Ого-го-го-го! Бабы-ы! — весело загоготал один из водителей, волоча по снегу полы тулупа. — Дорогу начинать пора, чего встали!
Бабы зашумели пуще, повысыпали на бруствер. Рябая вцепилась в тулуп не ожидавшего такой встречи Николаева, развернула его к себе.
— Дрыхнуть сюда приехали?!
— Чего ты? Мы свое дело делаем, — попятился, забасил Николаев.
И сразу со всех сторон:
— Гляньте-ка, еще огрызается!
— Привыкли, боровье, на нас ездить! Мы коров дой, землю паши, ребят корми, а вы что?..
— Заелись в тылах, паразиты!
Николаева задергали, завертели во все стороны, повалили. Водители помоложе, отмахиваясь от баб, хохотали над Николаевым:
— Валяй его, бабоньки, шибче!
Богатырь натужился, поднял на себе баб, крутнул корпусом. Бабы посыпались в снег, завизжали. Николаев поймал рябую, вскинул над головой.
— Ты пуще орала? Расшибу!..
— Мамонька родная! Пусти, ирод, дите раздавишь!
— То-то!.. — ухмыльнулся в усы Николаев и, осторожно опустив женщину и тяжело отдуваясь, отер от снега лицо, глянул, как парни в снегу барахтаются с девчатами, рявкнул:
— Буде! Пошутковали — и хватит! Рублев идет!
Подошли остальные водители. Рублев поглядел на возню, крикнул:
— Ну чего, наигрались, бабоньки? Братцы, бери пехла, помогай бабам!
Через минуту-две все, уже молча, с ожесточением принялись за расчистку пути. Где-то далеко, со стороны Киренска, тоже чистят дорогу люди — до встречи.
3
К вечеру мороз спал, но зато подул легкий ветер. Небо на северо-западе заволокло хмарью. Пора, давно было пора отдохнуть, но люди продолжали работать настойчиво, дотемна торопясь соединить дорогу с идущими навстречу сельчанами.
— Метелью запахло, бабоньки, езжайте. Мы уж одни доделаем, — не раз обращались водители к женщинам, опасливо поглядывая на тучу.
И машины уже пришли из Жигалово, ждут, когда народ отшабашит, но бабы не уходили. И не ушли, пока на свороте реки не показались из ближайшего села люди, пока не сошлись, не смешались с сельчанами. Рябая подошла к пыхтевшему, как паровоз, Николаеву, сунула ему свой узелок в руки.
— Ha-кося, пригодится. А мы уж вечерять дома будем.
Николаев замахал руками:
— Что ты, бабонька! Не время сейчас продуктом разбрасываться. У самой, поди…
— Да бери ты, медведь этакой! Не хлебушек даю, картошек немного, капуста квашеная. У меня ее в подполье на всю войну хватит. Бери, говорят! — И сама запихала узелок Николаеву в полушубок.
Водители распрощались с бригадами, и колонна тронулась в путь. Бабы, стоя на брустверах, кричали: