— Э-гей! Чего там?
— Наза-ад! Давай наза-ад! — орал где-то в буране Митька.
Рублев понял, что случилось неладное, подобрался к Митькиной машине — и ахнул: весь передок ее до самой кабины смят в гармошку, вдавлен, втиснут напиравшей сзади колонной под николаевскую. Где-то внизу, под кузовом, еще одиноко светилась тусклая разбитая фара. Кое-как колонна дернулась назад, выволокла искалеченный Митькин «самовар» на дорогу. Густой пар валил из-под жалкого подобия капота, мешался с пургой. Сбежались водители. При слабом красноватом свете единственной без стекла фары Рублев извлек обломки злополучного жесткого буксира, погрозил сломанной вагой Митьке:
— По башке бы тебя этой твоей идеей! Ну, чего теперь делать станем, изобретатель? Будет тебе приказ, выдумщик, напросился!
Митька молчал, шмыгал носом и отдувался. Молча, обреченно смотрели на аварию и остальные водители.
— Ну-ка герой, спускай воду! Спускай, говорят, пока не замерзла! А вы чего встали? — напустился Рублев на шоферов. — А ну, выбрасывай ваги, пока все машины не поломали!
— А как же я? — испугался Митька, вообразив, что его хотят одного оставить на Лене.
— А тебе что, Митяй? Самовар кипит, знай, чаек попивай да посвистывай, — смеялись водители.
— Мы тебе приказ пришлем, парень! Наградные!
— Значит, пока ехали — радовались, а как вага лопнула — один я виноват. Вот спасибо!
— Ладно вам шутковать, и так в штаны напустил парень, — заступился за Митьку Николаев.
Водители разбрелись по машинам, повыбросили из-под кузовов «Митькину идею», вернулись с лопатами расчищать путь. Однако те, что послабей, запротестовали:
— Чего тут начистишь в пурге? Переждать надо.
— Без того с голодухи ноги дрожат, какая еще тут к черту работа!
— Опять бузить? А кто слушать меня обещал? — оборвал Рублев.
6
На третий день ветер стих и можно было выйти па Лену. Обросшие, прокоптевшие у костров люди удрученно смотрели на занесенную снегом ледяночку, на бесформенные снежные холмы, где несколько дней назад стояла автоколонна.
— Ну, братцы, дождались ясна. Погожий будет денек. Видали, как верховичок за тучки принялся! — Николаев постоял, осмотрел понуривших головы шоферов, широко улыбнулся. — До чего же вы хороши, братцы! Мать родная откажется, не признает.
Отряд разбился на две группы: одни отправились с лопатами на расчистку, другие — к кострам, на отдых: устанут те — эти придут на смену.
К полудню ослепительно засверкало солнце. Но зато к остальным бедам прибавилась новая: кончилась последняя булка хлеба, упала в котел последняя долька говяжьего сала. Оставались еще картошка, капуста да лук.