Ольга вернула ординатору историю болезни и, не взглянув на профессора, вышла из палаты.
Приняв холодный душ, Ольга, как обреченная, вошла в операционную. У стола уже толпились ассистенты и сестры. Лунев готовил операционное поле. Молоденькая сестра, то и дело поглядывая на Червинскую, помогала ей натянуть тонкие перчатки и теперь подвязывала рукава халата.
— Что вы так смотрите на меня, Маша?
— Я? Нет, Ольга Владимировна, я не смотрю, — смутилась молодая женщина. — Просто мне показалось…
— Что показалось?
— Какие-то вы не такие сегодня, Ольга Владимировна… а другие какие-то…
Подошел Лунев. И так же, как сестра, обеспокоенно заглянул в глаза Червинской.
— Как вы себя чувствуете, Ольга Владимировна?
Червинскую взорвало:
— Мне кажется, вам следует больше заботиться о том, как себя чувствует больной, Яков Петрович!
Лунев виновато опустил глаза и вернулся к столу. Ольга, высоко держа перед сестрой затянутые в перчатки руки, распоряжалась:
— Сообщайте давление каждые пять минут!.. Следите за пульсом!.. — А в голове стучало одно и то же: «Спокойствие! Спокойствие! Главное — не волноваться!»… Ольга шагнула к столу… и вдруг почувствовала, как предательски дрожат пальцы…
— Маша, позовите профессора!
— Ольга Владимировна… но как же?..
— Позовите профессора! Скорее!..
Сквозь набежавший туман Червинская видела, как люди в масках, стоявшие у стола, повернулись, готовые кинуться к ней, но она уже сдергивала перчатки…
4
День был не пасмурный, но и не ясный: в медленно и высоко плывущих над городом перистых облаках лишь изредка пробивались лучи зимнего солнца, а внизу воздух был так чист и спокоен, что легкий двадцатиградусный мороз только освежал щеки. Еще не подернутая шугой, но уже пополневшая Ангара все так же беспечно несла свои резвые, вечно холодные воды: то светлые и прозрачные, то вдруг потемневшие и непроницаемые, подобно ртути, то вновь посветлевшие, но уже иных — зеленоватых, матово-сизых или стальных расцветок.
Ольга брела вдоль Ангары, медленно ступая по ее снежной, еще не высокой береговой дамбе, низко опустив голову и машинально следя за обгонявшей ее широкой водяной лавой, поблескивающими на дне стекляшками и голышами, далекая от всего: от реки, от того, что только что произошло в операционной. Она думала о предстоящей встрече с Алексеем, возможно еще не скорой, но неизбежной, как ночь или утро. Какова будет эта их встреча? Как много он изменился? И изменился ли? Но ведь девять лет — это большие годы. Годы! А ведь кажется, все было минувшим летом, дождливой, слякотной уральской осенью, долгими, полными отчаянной тоски зимними вечерами… Помнил ли он о ней все эти годы? Как сложилась его судьба и обрел ли он свое новое счастье? Новое… Да, это она, Ольга, предложила ему поискать нового счастья, в одну из ссор, когда и сама-то не думала еще о побеге… Как все необдуманно, глупо… Все бросила, удрала, как обиженная девчонка, бежала от самой себя, вопреки рассудку. И не хватило мужества признаться в этом, сломить дикую ложную гордость… А может быть, она и не была счастлива? Все это — алые паруса, плод ее фантазии, милой девичьей грусти? И никакой любви не было, как не было счастливых московских вечеров, нежных разлук и свиданий?..