— А ты как думаешь? И на том свете о тебе молиться буду, голубка, да это другая статья. Как я тебя непристроенную-то брошу? Совесть ведь меня поедом съест, вот я о чем. Вышла бы за Яков Петровича, зажили бы голубками — и все тут. А ты все думаешь, думаешь…
— Думаю, няня.
3
Профессор, сидя лицом к окну за письменным столом, медленно повернулся и, сдвинув на лоб очки, внимательно посмотрел на Червинскую.
— Ольга Владимировна, что с вами? Уж не больны ли вы?
— Я к вашим услугам, Сергей Борисович.
— Но на вас лица нет!
— Пустяки. Просто меня вчера укачало в самолете.
— Да, конечно. Вполне может быть. — Профессор еще несколько секунд задержал пристальный взгляд на Ольге Владимировне и снова, поворотясь к столу, широко улыбнулся. — Ну вот, даже историю болезни измазал. Вот ведь как меня напугали.
Червинская нетерпеливо сжимала-разжимала пальцы: вызвал — и молчит, тянет.
— Я вас слушаю, Сергей Борисович.
— Спешите?
— Нет, зачем же.
— Ну-ну.
Профессор взял пресс-папье и нарочито медленно промакнул кляксу.
— Самолет — это верно, укачивает ужасно. Помню, и я первый раз летел на такой птахе…
Стоя перед столом и спрятав руки в карманы халата, Червинская ждала, когда наконец профессор снова повернет к ней свое лицо и скажет, для чего он ее вызвал с обхода.
— Так я, собственно, вот зачем вас пригласил, Ольга Владимировна. — Он снял очки, положил их перед собой и снова повернулся к Червинской. — Нужно сделать операцию одному шоферу. Вчера еще привезли с тракта… Да вы не больны ли? Что-то уж бледность ваша странная очень…
— Да что вы, право, Сергей Борисович!..
— Ну-ну, верю. Так вот. Больного привезли. Пролом правой височной кости… Говорят, машину заводил, так его каким-то там обратным ударом и угораздило. Хотел сам, да коли уж вы пришли… У вас это лучше получается…
— Больной в сознании?
— Да. А вот и рентгенограмма в двух проекциях, полюбуйтесь.
Профессор извлек из ящика темный лист рентгеновской пленки и, передав Червинской, принялся объяснять детали предстоящей операции. Затем они оба прошли в палату. Больной недвижно лежал на койке, до подбородка укрытый простыней, бледный, осунувшийся. Искаженные болью глаза его обратились к вошедшим. Забинтованная голова высоко поднята на подушках. Червинская осторожно подняла его вялую тяжелую руку, не сразу отыскала пульс.
— Голову больно, доктор. Мозги болят.
— Придется потерпеть. Сделаем небольшую операцию — и все будет хорошо. Сергей Борисович, я думаю, медлить не будем. — И, получив утвердительный кивок, распорядилась готовить больного к операции.
Ординатор подал историю болезни, хотя ей и без того было уже все ясно. Червинская пробежала глазами первые строчки и вдруг одно, всего-навсего одно короткое, четко выведенное слово «Северотранс» заставило ее внутренне содрогнуться. Ведь именно с этим словом связаны все ее волнения и тревоги…