Клавдия, слушая Дуню, краснела. Хотела доброе посоветовать Дуне, а получилось — обидела только. Вот и Леша о своей семье тоже перестал думать…
— А что насчет гордости, — продолжала между тем Дуня, не замечая смущения Клавдии Ивановны, — это она зря лопочет. Какая гордость? Хорошо, что у нее мужик не такой пьяница, как мой. Пусть бы сама попила моего горя. А то небось, как ей мужик зачнет синяки ставить, к соседям бежит жаловаться, усмирить просит. Мало ставил, видать. Больше надо было, чтобы она свою теорию позабыла и другим головы не мутила кротостью. Слушайте ее больше. И вот гнида: вам, значит, про меня сплетни разводит, а мне про вас, про муженька вашего…
Кровь схлынула со щек Клавдии Ивановны.
— Про Лешу?..
— Про Алексея Ивановича, про кого же. Будто он бабенку себе завел да на дом к ней хаживает…
— Это неправда!!
Дуня пожала плечом.
— Шофер его будто трепался. Да если Лукиной верить, тут во всем Иркутском один бардак да убивство… Простите за грубость мою, Клавдия Ивановна…
Клавдюша, посеревшая, как плававший по избе туман, во все глаза смотрела на Дуню.
— Клавдия Ивановна!.. Вот дура я, наболтала!.. Да плюньте вы, ничего ж этого нету… Я ж вам про то, какая она, Лукина, сплетня старая, а вы, кажись, и впрямь…
Но и дома не могла успокоиться Клавдюша. А что если и в самом деле Леша нашел кого-нибудь здесь, в Иркутске? Бывает же, что и за месяц сходятся люди. А много ли он и за ней, Клавдюшей, ухаживал? Раз в город, в театр свозил да раз дома навестил, когда заболела. Тогда же и посватался… Лучше бы за шофера какого пошла, чем так мучиться. Да все тетка: «Такой человек сватает, а ты кто — диспетчер! Заживешь всему Горску на диво!..» На диво и вышло…
Алексей вернулся в этот день поздно. Нарочно, чтобы не видел ее заплаканных глаз, ушла в детскую. Слышала, как Вовка открывал дверь, как отец — опять вернулся не в духе! — выпроваживал их из кухни, как заявил Юрик:
— А Вовка сегодня на улицу играть не пошел, папа. Мама говорит потому, что холодно, а я знаю, почему.
— Почему?
— Потому, что мама сегодня плакала, а ему ее стало жалко и он не пошел…
Как под тяжелыми сапогами, простонали половицы в зале, как вошел в детскую. Клавдюша не повернулась к нему и еще ниже склонилась над штопкой.
— Что с тобой, Клава?
Она не ответила. Да и не могла бы: спазмы сжимали горло.
— Я тебя спрашиваю?
— Ничего…
— Опять новые фокусы. Может быть, ты мне скажешь?
— Отправь меня… с детьми… на Урал, Леша.
— Вот что!.. — после долгого молчания выдохнул он.
Клавдюша подняла огромные в страхе глаза на оцепеневшее в приступе гнева лицо мужа.